Семь главных лиц войны. 1918-1945. Параллельная история - Марк Ферро

Муссолини отверг предложение «убежденных» фашистов арестовать «19 изменников», но их все же арестовали. На следующий день он отправился на прием к королю, который отправил дуче в отставку и под арест, поставив на его место Бадольо. Дуче не стал обращаться за помощью ни к милиции, ни к ее начальнику, желавшему вмешаться. Он просто позволил себя арестовать, сказав: «Как сражающаяся Франция спасет честь французов, так и Италия Муссолини спасет честь итальянцев»{302}.

Буквально через несколько часов на улицах не было видно ни одного фашистского партийного знака. Личная охрана дуче безропотно сдала оружие. Фашистский режим рухнул в считаные часы.

Дуче без всякого сопротивления дал себя увезти на Понцу, тюремный остров, где, как заверял его король, Муссолини будет в полной безопасности. Туда он прибыл совершенно больным и нищим. До такой степени, что моряки судна «Персефона» дали ему один 400 лир, а другой брюки{303}.

Король выразил свою благодарность Гранди, который был очень разочарован, видя, что возможность стать преемником Муссолини от него ускользнула и власть передана Бадольо: «Вы были Тальеном при Робеспьере». — «Нет, ваше величество, — возразил Гранди, — я не был Тальеном, а Муссолини никогда не был Робеспьером, иначе ни за что не позволил бы парламенту, конституции и монархии сохраниться на протяжении двадцати пяти лет». — «По крайней мере, вы были совестью короля», — ответил монарх{304}.

Когда маршал Бадольо взял власть в свои руки, он прежде всего заявил немцам, что «сражение продолжится». Муссолини из тюрьмы, где он встретился с бывшим товарищем социалистом Антонио Грамши, которого посадил в былые времена, написал Бадольо 29 июля, что поддерживает его, а также своего короля. Но Гитлер ничему этому не поверил и отверг нейтральность, которую предлагали ему итальянцы при условии, что немцы эвакуируются из страны. Гитлер отказался, не имея «никаких гарантий», — решение, о котором он позднее пожалел, поскольку если бы он принял предложение итальянцев, то смог бы перебросить высвобожденные войска на восток или на запад (этими соображениями он поделился с Кальтенбруннером в марте 1945 г.).

Больше всего Гитлер хотел спасти своего друга: он приказал Гиммлеру подготовить операцию «Аларих» по освобождению Муссолини. Дополнительно предусматривались покушение на Бадольо и арест короля. Но в Риме было слишком мало немцев, чтобы осуществить всю операцию в целом, могло быть реализовано только освобождение дуче. В начале сентября, после долгих поисков места заключения Муссолини, узнав о его последовательных перемещениях, Отто Скорцени и его люди установили, что тот находится где-то в районе Гран-Сассо. Кинохроника «Дойче вохеншау» показывает подразделение СС, которое предоставили Скорцени для его рейда, и само похищение дуче, вывезенного на маленьком самолете. Освобождение Муссолини изображалось подвигом СС, хотя на самом деле, как откроет историк Роман Райнеро, дуче охраняли всего трое военных, одетых в штатское, и сражаться, чтобы его вызволить, не пришлось: «В этой экспедиции не было ровным счетом ничего героического».

Фюрер радостно встретил Муссолини в своей ставке; там уже находились Риббентроп, донна Ракеле и сын дуче Витторио{305}. Стальной пакт умер, но определенная дружба между двумя лидерами сохранилась.

Гарри Хопкинс, доверенное лицо и наперсник Рузвельта, провел сравнение между своим президентом и Черчиллем. Говорили, что над Белым домом небо могло обрушиться, и никто бы этого не заметил, такое спокойствие царило вокруг президента. Черчилль же, казалось, все время находился на командном посту, устроенном на ненадежном плацдарме, и в его речи словно слышался грохот пушек. Где бы он ни был, он всегда стоял на передовой и вечно говорил о битвах: не только о боях этой войны, но и о сражениях прошлого, от Канн до Галлиполи.

Заставить Рузвельта бодрствовать до полуночи могли разве что Пёрл-Харбор, президентские выборы или особенно азартная партия в покер. Черчилль же к 10 часам вечера всегда демонстрировал отличную форму, а его соратникам следовало ожидать, что в 2–3 часа ночи их вытащат из постели, чтобы довести до ума новый проект, требовавший незамедлительных расчетов. Черчилль потреблял изрядное количество алкоголя с завидной регулярностью и во все часы бодрствования, однако никакого видимого влияния на состояние его здоровья или живость мысли это не оказывало. Он обладал поистине олимпийской способностью к осушению чарок. Рузвельт же пил мало и посвящал очень немного времени светским мероприятиям: он явно предпочитал собрания в тесном кругу, с байками и розыгрышами. Он больше любил говорить, чем читать или писать. Он был то вялым, то полным энергии, то уклончивым, то открытым{306}.

Оглядываясь назад, дадим здесь единственный «гитлеровский» аналог свидетельствам Хопкинса — текст переводчика Шмидта, присутствовавшего на встрече с глазу на глаз между Гитлером и Муссолини в Мюнхене: «Гитлер сидел немного сгорбившись. Когда он оживленно говорил, его знаменитая челка падала ему на лоб и придавала ему цыганистый вид. То, что в его венах текла чешская кровь, не казалось мне таким уж невероятным… Бледный, с темными волосами, хриплым голосом с надсаженными нотками и рычащим “р”, с глазами, горящими страстью или метавшими молнии гнева, он не вызывал у меня впечатления, что передо мной типичный немец. Он, казалось мне, являлся продуктом того смешения кровей, которое можно было найти в Австро-Венгерской империи и которое еще обнаруживалось в некоторых кварталах Вены… Муссолини, сидевший напротив него, производил совершенно другое впечатление. Всегда с чересчур прямой спиной, немного раскачивавшийся при разговоре, он своим обликом Цезаря пробуждал ассоциации с образом античного римлянина. Мимика его была выразительнее, чем у Гитлера, когда он обрушивался на большевизм и проклинал Лигу Наций. Его лицо попеременно выражало то ярость, то презрение, то решимость, то хитрость. Я был поражен точностью формулировок, кристальной ясностью, которую он придавал своим мыслям. Он не произносил ни одного лишнего слова, и все, что он говорил, могло бы быть тут же напечатано. Интересно, как по-разному они смеялись. Смех Гитлера всегда имел некий оттенок презрения и сарказма. Он выдавал следы былых разочарований и затаенных амбиций. Муссолини же, напротив, мог смеяться открыто. Его непринужденный смех показывал, что у этого человека есть чувство юмора»[31].

Часто именно первые встречи оставляют след в памяти и определяют отношения. За время войны Рузвельт и Черчилль виделись один на один по крайней мере раз шесть. Первое их свидание произошло за шесть месяцев до Пёрл-Харбора близ Ньюфаундленда на линкоре «Принц Уэльский». Оно, конечно, хранилось в тайне, поскольку Черчиллю предстояло пересечь Атлантику, а немецкий броненосец «Бисмарк» кружил где-то поблизости. Высказанное и невысказанное на этой встрече проливает свет на четыре года англо-американских отношений{307}.