Семь ангелов - Николай Усков

– Это же элементарно, Иннокентий Александрович. Нужно получить от конторы санкцию на ликвидацию агента. А для этого агента надо подставить. Уверена, что сразу после убийства Климова он сообщил, что не давал отмашки на операцию «Сиренко», что это моя самодеятельность, что меня завербовал Иван Климов…

– Завербовал? Он что, тоже чекист?

– Разумеется, нет. Просто у него был внятный мотив для убийства. Ему срочно нужны были деньги. Однажды Севастьянов приказал мне вступить в тесный контакт с Иваном, – она поморщилась, – я все никак не могла понять, зачем ему понадобился этот девственно глупый поросенок. Теперь знаю: Севастьянову нужно было предоставить конторе нашу фотографию «ню».

– Гениально! – не удержался Алехин.

– Да, у Севастьянова были прекрасные мозги, – Катя отхлебнула воды и продолжила: – Так вот, когда я увидела полковника там, в окне, я поняла, что у меня есть минута, может быть, две, чтобы уйти.

– Но как Севастьянов узнал, что Иван собирается напасть на Климова?

– Петр Евгеньевич любил повторять: «Мы следуем тенью за человеком, просто в какой-то момент тень начинает действовать самостоятельно».

– Кровавая гэбня! – огрызнулась Ксантиппа.

– Он элементарно установил слежку за всеми членами семьи, знал о каждом их шаге. То, что Иван тайно, на рейсовом самолете, отправился в Авиньон, не могло не заинтересовать его. Он, вероятно, вылетел следом. Когда я сообщила Севастьянову, что Иван повздорил с отчимом, полковник начал действовать. Он хладнокровно застрелил Федю. Спрятал его труп и сразу же открыл охоту на меня.

– Но это же авантюра, – недоумевал Алехин, – ведь Иван мог и не напасть на Климова.

– Но напал же. Как-то Севастьянов сказал, что дверь судьбы открывается на одно мгновение. Он всегда подолгу жил в любой ситуации, знал ее до мельчайших подробностей, чувствовал болевые точки. В результате у него была молниеносная реакция. Там, где обычному человеку требовался час-два, чтобы только начать думать, ему хватало секунды, чтобы все сделать.

– То есть, когда вы увидели Севастьянова в окне, вы поняли, что открылась ваша дверь судьбы?

– Петя был хорошим учителем, – согласилась Катя. – И очень везучим. Вскоре судьба преподнесла ему новый подарок – смерть Ивана. Это было невероятное стечение обстоятельств. Разумеется, план «Сиренко» не предусматривал безумного кладоискателя с цианидом в кармане. Кстати, этот кладоискатель меня и спас.

– Неужели вы и с дю Плесси знакомы? – изумилась Ксантиппа. – Правда, гнида? Он мне лабутаны сломал. Представляете?! – Катя усмехнулась.

– Нет, с дю Плесси я не знакома. Мне искренне жаль ваших лабутанов, но именно он меня спас. Если хотите, это была очередная дверь судьбы. После убийства Ивана основной версией стала не самодеятельность агента, а авиньонская тайна. И тут на сцену выступили вы, Иннокентий Александрович.

– Я никуда не выступал, – обиделся Алехин.

– Я знала, что единственный способ переиграть Севастьянова – это тоже следовать за ним тенью. Не бежать – так поступил бы любой, а быть рядом и ждать момента, когда его внимание будет занято чем-то другим.

– Например, мной и Ксантиппой, – предположил Алехин.

– Я следила за вами, потому что знала: Севастьянов рано или поздно окажется у вас за спиной. Я была уверена, что вы вспомните про подземный ход. И тогда станете для Пети мишенью номер один.

– Откуда такая уверенность? – удивился Алехин.

– Мне ведь Климов говорил, что он нашел дневник Хуго де Бофора. А накануне смерти я спросила, не начать ли мне с ним работать. Федя сказал, что отдал его вам. Кстати, я должна признаться, – Катя замялась. – Тогда в парке… на вилле Климовых. Вы обнаружили меня, и мне пришлось вывести вас из игры.

– Так это были вы? – изумился Алехин.

– Я так испугалась за Кенчика, – вставила Ксантиппа.

– Мне очень жаль. Невольно я стала причиной гибели Лизы, – Катя внимательно посмотрела в глаза Алехина. – Вы меня простите?

– Жуткая история, – вздрогнул Кен.

– А я всегда говорила, что чекисты – главное говно, – Ксантиппе периодически нравился образ борца с кровавым режимом. Обычно Пылкая вступала в бескомпромиссную войну с «балтийской килькой» – так она называла Чекиста Номер Один, когда в ее жизни образовывалась пауза между суаре, шопингом, спа-процедурой и сердечными муками.

– Власть гораздо более человечна, чем кажется, – задумчиво сказала Катя, – и ничто человеческое ей не чуждо.

– И вы это называете человечностью? Да они все подонки, – возмутилась Пылкая.

– Быть подонком, Ксантип, – это как раз очень по-человечески, – заметил Алехин. – И что же вы теперь намерены делать? – обратился он к Махаону.

– Начать новую жизнь, где-нибудь подальше от России. Я не смогу ничего доказать, да и не хочу. Там давно все ведут свою игру. Порою кажется, что вся Российская Федерация – это такое тщательно разработанное прикрытие.

– Точно, – согласился Алехин. – Мы живем в какой-то галлюцинации. У нас якобы президент, якобы премьер, якобы конституция, якобы список Forbes, якобы свобода, якобы звезды, якобы телевидение, якобы мораль, якобы религия, якобы армия, якобы собственность. Якобы, якобы, якобы. В 90-е любили говорить «как бы» и смеялись над этим. Теперь никто не смеется. Может, уже никого и не осталось.

– А я считаю, что надо бороться, – решительно заявила Ксантиппа, – гнать балтийскую кильку ссаными тряпками.

– Ксантип, это якобы борьба. Якобы тряпки. Да и якобы килька. Надо просто жить.

– Вести свою игру, – улыбнулась Катя.

– Знаете, что забавно в нашей истории, – Алехин коснулся ее руки. – За нами везде следовал добрый ангел и злой. Ровно так представляли себе жизнь человека в Средние века. Один ангел защищает, другой – ждет, что ты оступишься.

– У мужчин проблемы с арифметикой! – возмутилась Ксантиппа. – Не два ангела, а четыре. Ты про Бриена с дю Плесси забыл.

– Действительно, четыре ангела. «Когда найдешь из них ты четверых…» – Алехин помолчал. – Прошло два дня, а ощущение, что это было так давно… В другой жизни.

Париж, октябрь 2010 года

– А что Полина? – Алехин мучительно искал темы для разговора с Ириной Сергеевной. Смерть Лизы эти темы исчерпала. Ирина Сергеевна осталась в той жизни и теперь цеплялась за Алехина как за последнюю ниточку, связывавшую ее с дочерью. У Кена жизнь продолжалась, но мать Лизы не хотела его отпускать и заставляла вновь и вновь возвращаться туда, где Алехину было больно.

Они договорились встретиться в ресторане «Бургер» на бульваре Сен-Жермен, чтобы потом отправиться на лекцию Бриена в Сорбонну. Это была не просто лекция, а триумфальный доклад профессора об авиньонских находках последних месяцев. Алехин специально назначил встречу с Ириной Сергеевной так, чтобы она не могла съесть весь его день. Конечно, ему было жалко не столько времени, сколько себя. Да и Ирине Сергеевне не мешало немного отвлечься. Уже то, что он заставил ее одеться, причесаться и приехать в Париж, было немалым достижением.