Энни из Эвонли - Люси Мод Монтгомери

– Вообще не вижу, чего уж тут такого ужасно романтичного, – довольно решительно возразила Марилла. Марилла считала про себя, что Энни слишком много времени уделяет подготовке к свадьбе, а ей самой надо готовиться в колледж, вместо того чтобы два дня из трех ходить помогать мисс Лаванде. – Вначале два дурака ссорятся и надуваются друг на друга, потом Стивен Ирвинг едет в Штаты и через какое-то время женится там, и чувствует себя счастливым со всех точек зрения. Потом его жена умирает, и через удобный промежуток времени он приезжает посмотреть, как там его первая невеста встретит его. А она живет одна, видимо потому, что больше никто приличный больше не хотел ее брать, и вот они встречаются и решают в конце концов пожениться. Ну и где тут романтика?

– О, если так говорить, то никакой, – торопливо возразила ей Энни, хватая ртом воздух, словно на нее вылили ушат холодной воды. – Думаю, вот так это выглядит в прозе. Но совсем иначе это выглядит, если посмотрел на это поэтически. Глаза у Энни засверкали, щеки порозовели. я думаю, это выглядит куда красивее, если взглянуть на это поэтически.

Марилла бросила взгляд на сияющее молодое лицо и воздержалась от дальнейших саркастических замечаний. А может, по размышлении ей пришло в голову, что это лучше видеть в этом, как Энни, «промысел небес», дар, который мир не может подносить и забирать обратно, или смотрел на жизнь через какое-то преобразовательное устройство, а то и помогающее видеть глубину явлений, когда все кажется освещенным небесным светом, невидимым теми, кто, как она сама и Шарлотта Четвертая, смотрит на вещи сугубо прозаически.

– Когда будет свадьба? – после паузы спросила Марилла.

– В последнюю среду августа. Торжество состоится в саду, под решеткой, увитой жимолостью на том месте, где двадцать пять лет назад мистер Ирвинг сделал предложение мисс Лаванде. Марилла, даже в прозе это выглядит романтично. Не будет никого, кроме миссис Ирвинг, Пола, Гилберта, Дианы и меня, и еще кузин или кузенов мисс Лаванды. Шестичасовым поездом они поедут на тихоокеанское побережье, а когда осенью вернутся, Пол и Шарлотта Четвертая поедут с ними в Бостон и будут жить там. А Обитель Эха так и останется. Конечно, они продадут кур и корову, и окна забьют досками, а каждое лето будут приезжать сюда и жить здесь какое-то время. Я так рада. Следующей зимой в Редмонде мне будет крайне неприятно думать, что мой любимый каменный дом стоит забитый, заброшенный, пустой, а то и еще хуже с другими людьми, живущими в нем. А сейчас я могу представлять его таким, каким всегда видела, и радостно ожидать лета, которое снова вдохнет в него жизнь и смех.

Но романтика в мире не ограничивалась этими влюбленными средних лет из каменного дома, и Энни столкнулась с этим как-то вечером, когда ходила к Фруктовому Склону и вышла к саду семейства Барри. Там под большой ивой стояли Диана Барри и Фред Райт. Диана прислонилась к серому стволу, ресницы ее были опущены, щеки раскраснелись. Одну руку Дианы держал в своей Фред. Лицо он склонил к Диане и что-то говорил, порывисто, заикаясь. Для них никто в мире не существовал в тот волшебный момент, так что никто из них не видел Энни, которая, бросив в их сторону пораженный взгляд, повернулась и неслышными шагами быстро удалилась в раскидистый еловый лес. Она не останавливалась, пока не пришла к себе в комнату, а там, запыхавшаяся, села у окна и попыталась собраться с мыслями.

– Значит, Диана и Фред влюблены друг в друга, – еще тяжело дыша, тихо произнесла она. – Ой, это, похоже, зашло далеко.

В последнее время Энни подозревала, что Диана отказалась от идеала меланхоличного байроновского героя из своей прежней мечты. Но одно дело – слышать (или подозревать), а другое видеть. Это было сюрпризом для Энни, даже шоком, и сопровождалось неприятным чувством одиночества, словно Диана шагнула в другой мир и закрыла за собой дверь, оставив Энни за дверью.

«Всё так быстро меняется, что это даже пугает меня, – с нотой грусти подумала Энни. – Боюсь, этот факт не может не привнести некоторое отчуждение между мной и Дианой. Я уверена, что не смогу открывать ей теперь все мои тайны: она может сказать Фреду. И что она увидела во Фреде? Он симпатичный, веселый, но это только Фред Райт».

Это всегда весьма загадочный вопрос что один человек находит в другом. Но как хорошо, что это именно так, ибо если бы все видели одинаково, то, как сказал применительно к этому один старый индеец, «каждый захотел бы мою женщину». Очевидно, что Диана увидела что-то во Фреде Райте. Диана пришла к Энни в Зеленые Крыши на следующий вечер, задумчивая, робкая молодая леди, – и все рассказала Энни. В темном уединении комнаты Энни девушки плакали, целовались и смеялись.

– Я такая счастливая, – сказала Диана, – но это трудно даже представить: я и помолвлена.

– А что это, действительно, такое быть обрученной? – спросила Энни с любопытством.

– Ну, это зависит от того, с кем ты обручена, – ответила Диана с таким умопомрачительным налетом познания высшей мудрости, который всегда проявляется у обрученных девушек перед необрученными. – Быть обрученным с Фредом это одна радость, а вот с кем-нибудь другим ужас.

– А нам всем какая радость знать, что нет других достойных, кроме Фреда? – со смехом сказала Энни.

– Ах, Энни, ты не понимаешь, – с досадой произнесла Диана. – Я не то имела в виду. Ну как тебе это объяснить? А, ладно, когда-нибудь поймешь, когда придет твой черед.

– Господь тебя благослови, лучшая из Диан. Я понимаю тебя. Для чего воображение, если оно не помогает тебе посмотреть на жизнь глазами другого человека?

– Ты будешь моей подругой невесты, знай это, Энни. Пообещай, независимо от того, где ты будешь на момент моей свадьбы.

– Я приеду с другого конца света, если понадобится, – торжественно пообещала Энни.

– Конечно, это затянется не до бесконечности, – сказала Диана, вспыхнув. – Но три года, как минимум. Потому что мне только восемнадцать, а мама говорит, что никто из дочерей не выйдет замуж, пока не исполнится двадцать один. Кроме того, отец Фреда собирается купить для него ферму у Абрахама Флетчера, и он говорит, что должен выплатить две трети, прежде чем перевести ферму на его имя. Но три года это не такое большое время, чтобы подготовиться к нормальному ведению хозяйства. Я ведь еще совсем ничего не вышила. Завтра же начну вышивать салфетки. У Майры Гиллис было тридцать семь салфеток, когда она выходила замуж, и я решила иметь столько же.

– Я думаю, с тридцатью шестью хозяйство вести было бы совершенно невозможно, – сделав серьезное лицо, но сохранив озорные огоньки в глазах, сказала Энни.

Диана немного обиделась.

– Я не думала, что ты будешь смеяться надо мной, Энни, – сделала она выговор Энни.

– Дорогая моя, да разве я смеюсь над тобой? – воскликнула Энни с раскаянием в голосе. Я так, немножко подшучиваю над тобой. Я думаю, из тебя выйдет лучшая хозяйка в мире. И еще я думаю, что это очень хорошо, что ты уже строишь планы создания своего дома-мечты.

Энни еще не закончила последней фразы насчет «дома-мечты», как в действие вступила ее фантазия и она немедленно приступила к возведению своего такого же дома. В нем был, конечно, идеальный глава дома темноволосый, гордый и меланхоличный. Но, как ни странно, в доме то и дело появлялся Гилберт Блайд, помогая ей вешать картины, разбивать сад и помогать в прочей всякой всячине, заниматься которой ее гордый и меланхоличный герой счел бы ниже своего достоинства. Она устала уже изгонять образ Гилберта из своего замка в Испании, но он не исчезал, и Энни, поскольку торопилась, забросила свои попытки, и строительство эфирного сооружения пошло с таким успехом, что ее «дом-мечта» был закончен строительством и обставлен мебелью еще до того, как Диана подала голос.