Драконья кровь - Карина Демина

Она терла руки, и те блестели сильнее. Угольные пальцы и красные бляшки ногтей. Золотые кольца. Золотые браслеты, слишком тесные, впившиеся в плоть.

- А женщины?

- Не знаю, - сказала она, и Томас поверил. – Я и вправду больше ничего не знаю.

Ма Спок повернулась спиной, показывая, что разговор окончен, что не скажет она ни слова, даже если Томас попытается приказать, потому как прав у него нет приказывать.

- Что мне делать дальше? – он спросил и попросил.

А женщина-змея ответила:

- Спустись к источнику. Дай им свободу. Глядишь, оно и наладится…

Сложно найти след человека среди следов иных людей. Особенно в таких вот маленьких городках, где все про всех всё знают, но знание это обманчиво.

Вот выписка из церковной книги.

Рождение.

Крещение.

Храмовая школа. И первое причастие. Снимок того года. Несколько мальчишек нарочито хмурых, пытающихся казаться серьезными. И девочки, которые красуются.

Белая стена храма.

Крест.

И школа. Копии аттестатов – чудо, что сохранились спустя столько лет. Отметки, впрочем, не говорят ни о чем. Сочинение, написанное детской рукой. То ли? Милдред читает, пытаясь понять людей, которые прячутся за бумагами.

- Мои снимки, - Деккер краснеет и злится. Он прячет злость старательно, понимая, что ей не место и не время, но все равно губы его кривятся. Того и гляди разрыдается.

Или выплеснет эмоции с криком.

Но они есть.

И что это значит? Ничего. Чучельник, тот был безэмоционален, он скрывал отсутствие эмоций за педантичностью, воссоздавая картины из собственных фантазий, показывая их и не особо рассчитывая получить признание.

А вот тот, другой, подражатель с эмоциями не способен справиться.

Но с какими?

- Мои, - Деккер сидит на стуле, раздвинув колени, упираясь обеими руками в край этого стула. Его спина выгибается горбом, а плечи растягивают ткань дрянного свитерка. – Конечно, мои… вы не имели права…

- У нас ордер.

Лука присутствует. И просить его удалиться бесполезно. Он полагает Деккера опасным, и в чем-то прав. Толстяк не так уж и прост. В нем есть ярость, но нет страха. Он грузен, но… толст ли? Пальцы ловкие. Руки…

- Вы могли бы попросить.

- Я просила, - Милдред улыбается примиряюще, но эта улыбка соскальзывает с Деккера, словно вода с жирных ладоней. – Вы мне дали совсем не то.

- Что мог, то и дал.

Он ворчит.

Но злость отступает. Злиться в принципе нормально, и повод веский. Милдред тоже пришла бы в ярость, если бы кому-то вздумалось обыскать ее дом.

- Расскажите о них, пожалуйста, - попросила она, подвинув снимок, где Станислав Эшби держал за руки хрупкую воздушную блондинку, которая казалась невероятно красивой. Женщина просто-напросто не имеет права быть настолько красивой.

- Это Станислав Эшби. А это мисс Уильямс.

- Я знаю.

На нее посмотрели исподлобья. И маска добродушного толстяка, который прячется от мира за объективом камеры, треснула, выпустив что-то такое…

- Вы тоже были в нее влюблены, да? И это не так важно, что она старше.

Зубы у него плохие. Желтоватые и кривоватые. На правом верхнем резце пошла чернота. И потому кажется, что половины зуба просто-напросто нет.

- Она, думаю, многим нравилась. И мужчинам. И юношам. Но ни на кого не обращала внимания. Видела только его, - Милдред убрала руки от снимка, который всецело завладел вниманием Деккера. – И не желала понять, что он не сделал бы ее счастливой. Верно?

- Да.

Хмуро.

И раздраженно. Ее не собираются пускать в запертую душу, но и на пороге ее удержать не выйдет. И Деккера прекрасно понимает. И пытается найти ту черту, у которой Милдред остановится.

Позволит сохранить что-то личное.

- А вот вы смогли бы. Эшби не нашел в себе сил отказаться от имени. Впрочем, этого и не требовалось. Ему всего-то нужно было развестись с женой. С его адвокатами и состоянием это не составило бы труда…

Короткий кивок.

И пыхтение.

- И тогда он бы женился на ней. Сделал бы счастливой. Вы на это надеялись? Ревновали, но все равно надеялись.

- Она… она…

- Чудесная?

- Да.

- И она первой обратила на вас внимание, полагаю? Не в том смысле, в каком женщина смотрит на мужчину, - Милдред перебирала снимки, вытаскивая то один, то другой. И Деккер внимательно следил за нею, пусть и морщился. Очевидно, что ему до крайности неприятен был сам факт ее прикосновений к темной гладкой бумаге, хотя Милдред и старалась быть осторожной. – Никто прежде не замечал вас. Даже мать.

- При чем тут мать?

Он подобрался.

И наклонился чуть ниже. Ноги уперлись в пол. И показалось, что он вот-вот бросится.

- Она была совсем другой. Не такой, как мисс Уильямс. Тоже красивой. Когда-то. Но она пила. Вела не самый праведный образ жизни…

Скулы на лице Деккера заострились. Губа приподнялась, а нижняя опустилась. И улыбка вышла похожей на оскал.

- Вы ей мешали, полагаю. В ее жизни не было места для ребенка. Возможно, она пыталась заботиться. Когда не забывала, что детей нужно кормить. Или вот одевать…

- В церкви давали одежду.

Он произнес это тихо.

- Которая не всегда подходила по размеру? И над вами смеялись. В школе. Били?

Деккер кивнул.

- Томас?

- Его братец. Тот еще ублюдок…

- Вы его ненавидели.

- Не знаю. Может, и так. Давно было. Но я обрадовался, когда он сдох. А Томми спровадили. Говорили, что это он Берта притопил.

- А вы что думаете?

Молчание. И взгляд ускользает. И зацепить не получается, хотя Милдред пытается снова и снова. И затихший было разговор грозит остаться неоконченным.

- Станислав Эшби приходил к вашей матери?

- Ко мне. Сперва его жена. В школу приглашать… такая важная вся… мамашка потом плевалась. Она принесла нам пирог. Миссис Эшби. И еще конфет. Я в жизни до этого конфет не ел. А мамашка приказала выкинуть. Я спрятал. Она нашла. Поколотила. Сказала, чтоб к этой твари и близко не подходил. Я сбежал. Пару дней ночевал в старом сарае, да…

Он прикрыл глаза, позволяя воспоминаниям вернуться.

- Она и в школу пускать не хотела. Сказала, что я слишком тупой. Жирный и тупой. Что ничего не выйдет. И я тоже думал, что не выйдет.