Какие большие зубки - Роуз Сабо

Как-то вечером он пришел в здание школы. Настойчиво стучался в дверь. Когда дверь открылась, он снова уставился на меня. А потом взял меня за предплечья и стал оттеснять к дальней стене, пока я не прижался к ней спиной. Я думал, он собирается меня избить. Меня уже били прежде. В детстве, и позже, когда я был взрослым. Но ударов не последовало. Миклош просто пристально смотрел на меня и чего-то ждал. Он поймал меня и хотел увидеть, что я стану делать.

Не знаю, какой импульс заставил меня его поцеловать. Может, я хотел разозлить его, спровоцировать убить меня. Но я не умер. Он ждал именно этого. Не знаю, понимал ли он это сам, но я уверен: так оно и было.

А потом – страсть, полагаю. Теперь, спустя столько лет ненависти к Миклошу, странно вспоминать, как сильно я любил его тогда. Ты понимаешь. Но Артур Нокс, человек, которым я был когда-то, действительно его любил, любил до безумия.

Это сделало меня счастливей. Добрей к ученикам, дружелюбней к родителям. Я все ждал, когда молодой мистер Заррин снова постучится ко мне. Но потом… меня навестила хозяйка.

Я ужасно боялся ее ярости. Но она не казалась рассерженной. Она, похоже, ничего не знала. Просто пришла и сказала, что заприметила меня, что восхищалась мной. И что хотела… быть со мной. Так оно и вышло.

* * *

Артур, кажется, пребывал в нерешительности. Будь передо мной кто-то другой, я бы подумала, что он просто переводит дыхание, но я знала, что это не так.

– Тяжело вспоминать? – спросила я.

– Нет, – ответил он. – Просто это как будто снова происходит, но не со мной. Как будто я смотрю со стороны. Тот мальчишка как будто вовсе не я.

Часть меня хотела снова заставить его замолчать. Я знала, что могу это сделать. Мне не хотелось слушать, что было дальше. Но я остановила себя. Я не стану уподобляться моему отцу. Что бы моя семья ни сделала с Артуром, меня это касается напрямую.

* * *

Заррины начали приглашать Артура – меня – на ужины. Помимо купленных в городе продуктов у них к столу всегда подавалась дичь, что вызывало удивление: почти все жители боялись охотиться с тех самых пор, как появились слухи о волке и стали попадаться искалеченные останки животных. Горожане засыпали меня вопросами. Какой у них дом. Какая мебель. Что они едят. В чем ходят дома. Как ведут себя друг с другом. Помню, мне приходилось подтягивать воротник повыше, чтобы скрыть царапины на шее. Отпечатки зубов, когтей.

Мне они оба нравились. А может, мне нравилось ощущение, что я им нужен. Большую часть жизни я провел в одиночестве. Я не знал, как заглушить это чувство. Помню, как сидел у них дома напротив их обоих, обливаясь холодным потом и гадая, что им известно. Они гладили мои ноги под столом, а я лгал им обоим. Но это было так захватывающе. Оба так много значили для города, были так красивы и, по всей видимости, счастливы. Но я крал что-то ценное у каждого из них, и ни один из них об этом не подозревал. Возможно, это тоже придавало мне сил.

Но потом миссис Заррин родила.

Они оба на какое-то время перестали навещать меня. Артур Нокс, человек, испытавший на мгновение такую власть, снова остался в одиночестве. Я стал им не нужен. Я и был-то нужен им лишь для того, чтобы отвлечься на секунду. Поэтому я вернулся к тому, чем занимался раньше. Учил детей арифметике. Рано ложился спать. Снег выпал, растаял и снова выпал, а я уже смирился с мыслью, что состарюсь в одиночестве.

Так вот, в чем дело. Вот какой у них был секрет. В темноте я почувствовала, как мои щеки полыхают. Я стала вспоминать, как бабушка Персефона и дедушка Миклош смотрели на Артура, и пыталась понять, не замечала ли я в их взглядах какой-нибудь искры былой страсти. Нет, вряд ли. Они оставили прошлое в прошлом.

* * *

Спустя год они снова пригласили меня к себе в дом. Все изменилось. Теперь их стало трое: Миклош, Персефона и их ребенок. Но ребенок был странным. Слишком большой, слишком сильный, он уже бегал по дому, опираясь на ноги и руки. Я знал секрет Миклоша, но ребенок был просто диким. Неуправляемым. Персефоне не раз приходилось подхватывать его в воздухе и уносить от меня, пока он менял облик.

Примерно через год после этого первого моего визита в лесу неподалеку от дома пропала одна из городских девочек. Несколько дней спустя она вернулась, не понимая, где находится, а ее руки и ноги были покрыты укусами, словно кто-то изжевал ее всю. Ее отправили в бостонскую больницу. Прошло несколько недель, но она так и не сказала ни слова. Волки, решили горожане.

Когда я пришел на ужин в следующий раз, на дверях изнутри появились засовы. Высоко, чтобы ребенок не смог до них дотянуться. Прежде чем Заррины сели ужинать, хозяйка уложила ребенка спать.

Пока мы ели тушеного кролика, я понял, что должен сделать. Я убедил себя, что это никак не связано с тем, что они меня бросили. Что это верное решение. Что любой на моем месте поступил бы так же.

* * *

– И что ты сделал? – спросила я.

– Дождался, пока они уложат ребенка спать, – сказал Артур. Он чуть склонил голову вперед, и могло бы даже показаться, будто ему стыдно – если бы он мог хоть что-то чувствовать. – Второй этаж еще достраивали, поэтому ребенок спал в колыбели у камина на кухне. Под благовидным предлогом – я уже не помню, что сказал, – я пошел в кухню, пока Заррины продолжали беседовать за столом, держа друг друга за руки. Я убедил себя, что это единственное, что я могу сделать. Но потом, когда все случилось, я понял, что сделал это из эгоизма.

– Ты убил его, – сказала я.

– Я ненавидел их, – сказал Артур. – Ненавидел за то, что они показали мне, каково это – быть счастливым, а потом все отобрали.

Мою грудь больно сдавило. Я подумала о Люси.

– Я задушил ребенка, – продолжал Артур. И приложил ладонь к губам. – Он сильно сопротивлялся. Поцарапал меня. Но это был всего лишь ребенок. И он умер.

Посреди холодного подвала я забыла, как дышать.

– Когда миссис Заррин увидела меня выходящим из кухни, она сразу поняла: что-то не так. Я не собирался ничего скрывать, я знал, что после такого они точно меня убьют. Но когда она, оттолкнув меня, бросилась в кухню, а Миклош побежал следом за ней, какая-то часть меня захотела жить. И я побежал. Я успел добежать до середины лужайки, когда Миклош повалил меня на землю. Ощущение тяжести его тела было таким знакомым. Я не сразу осознал, что он делает мне больно. Боль, когда я ее почувствовал, меня только обрадовала. Я был готов принять боль за то, что натворил. В глазах потемнело. Я не сомневался, что умру. И почти умер. Но вдруг услышал голос Персефоны, которая кричала что-то с другого конца лужайки, и почувствовал, как Миклош ослабил хватку. Он отпустил меня.

Артур замолчал и схватился за грудь. Казалось, он выкапывал все это откуда-то из глубин самого себя, и это причиняло ему настоящую боль.

– Она схватила меня, – сказал он. – И потащила куда-то. А очнулся я уже таким.