Ложная память. Почему нельзя доверять воспоминаниям - Джулия Шоу

Психолог Мэгги Брук из Университета Джонса Хопкинса провела обширные исследования тактик опроса, которые могут побудить детей сочинять небылицы. Исследовательница заявила следующее: «Не возьмусь утверждать, говорили дети правду или нет в деле Амиро. Но я точно могу сказать, что в ходе допросов к детям применялись наводящие методики, причем существенные, а в таких ситуациях, как показывают наши исследования, дети начинают выдумывать». Если мы применим знания, полученные нами в предыдущих главах, то увидим, насколько примененные в этом деле следственные методы были наводящими и побуждающими к определенным ответам, к тому же они использовались вкупе с упражнениями для развития воображения, что, как известно, способствует порождению ложных воспоминаний.

Все эти соображения не были учтены, вероятно, из-за того, что показания детей были подробными и эмоциональными. Естественно, когда дело строится на заявлениях о столь шокирующих событиях, важно доверять потенциальным жертвам, но слепо верить воспоминаниям опрометчиво. Даже самые ярые критики, которые верили в то, что никакого насилия не было, не говорили о том, что дети лгут, а утверждали лишь, что дети запутались в собственных воспоминаниях. Как мы уже знаем из трудов о ложных воспоминаниях, которые обсуждались в нашей книге, ложные воспоминания выглядят реальными и такими же ощущаются, к тому же, не будучи формой лжи, они, как правило, не похожи на обман.

Итак, в ходе расследования были использованы противоречивые методы ведения допроса, которые ставят под сомнение доказанность обвинения. Судье, конечно же, проще оценивать события ретроспективно, в таком случае ошибки, возникшие вследствие недостаточно скептического восприятия ситуации, более очевидны. Хотя, если бы наши дети, друзья или родственники обратились к нам с заявлениями о столь циничном преступлении, разве мы не отреагировали бы так же? Голословные заявления привели бы к допущениям, а те, в свою очередь, вызвали бы инстинктивную ответную реакцию. «Поймать монстра!» – вероятно, закричали бы мы. И не остановились бы до тех пор, пока виновник не будет пойман и посажен. И вряд ли учитывали возможность того, что близкий нам человек мог бессознательно создать яркое ложное воспоминание о подобном травмирующем событии. Не говоря уже о воспоминании столь невероятно подробном.

Это дело, как и многие другие дела, построено на утверждении, будто на основе поведения и эмоционального состояния определенного лица мы можем судить, совершались ли в отношении этого лица насильственные действия сексуального характера. Но можем ли мы действительно судить об этом?

Синдром аккомодации при сексуальном насилии

В деле о насилии в детском саду Феллс-Эйкерс все посчитали, что мальчик Мюррей проявляет симптомы, свидетельствующие о пережитом сексуальном насилии. Эти симптомы включали в себя плохое поведение, игры сексуального характера и непроизвольное мочеиспускание. Утверждение о существовании поведенческих симптомов, свидетельствующих о пережитом сексуальном насилии, получило дальнейшее распространение, когда родителям других воспитанников детского сада были розданы списки таких симптомов, которыми родителям рекомендовано было руководствоваться при наблюдении за своими детьми. По словам одного из родителей, «у них был список из газеты, на что нужно обращать внимание, когда ребенка изнасиловали… бессонные ночи, кошмары, недержание мочи».

Все это неудивительно, ведь в 1983 г. в законодательство США были внесены значительные поправки относительно сообщений о насильственных действиях над детьми, в том же году было предложено ввести термин «синдром аккомодации при сексуальном насилии».

Впервые о синдроме аккомодации при сексуальном насилии заговорил врач Роланд Саммит[209]. Саммит намеревался создать действующую модель, поскольку в то время наблюдался рост беспокойства и опасений относительно сексуального насилия. У него было много идей, в том числе относительно непосредственного раскрытия детьми в ходе бесед информации о совершении в отношении их действий сексуального характера. Врач заявлял, что сексуальное насилие оказывало крайне травмирующее воздействие на детей, в связи с чем впоследствии они могли страдать от ряда психологических проблем, в том числе испытывать стыд, смущение, привязанность к преступнику и чувство собственной ответственности за произошедшее. По мнению Саммита, именно из-за подобной психологической ответной реакции дети зачастую медлят сообщить о случившемся, отрицают факт совершения в отношении их действий сексуального характера и отказываются от своих заявлений. Психолог Камала Лондон и ее коллеги из Университета Толедо в 2008 г. опубликовали исследование[210], в котором отметили, что «работа Саммита 1983 г. оказала колоссальное влияние на практику проведения следственных допросов».

Особое влияние работа Саммита оказала на терапевтов вроде тех, которые были привлечены к расследованию дела о насилии в Феллс-Эйкерс. Это означало, что первоначальное отрицание практически всеми детьми насильственных действий сексуального характера рассматривалось как механизм психологической защиты, который можно было оставить без внимания, в итоге обвинение в совершении насильственных действий было поддержано, несмотря на отсутствие соответствующих заявлений. Ведущий терапевт Рене Брандт, которая лично присутствовала на допросах детей в деле Джеральда Амиро, в зале суда заявила, что для ребенка вполне естественно сразу не признавать факт совершения в отношении его действий сексуального характера и что «ребенок, начиная раскрывать информацию о сексуальном насилии, начинает меньше подавлять эти мысли в своем сознании. Поэтому в таком случае симптомы часто проявляются впервые, а если они уже проявились, становятся весьма преувеличенными»[211].

Насколько же обоснованна модель об отрицании факта совершения насилия? Камала Лондон и ее коллеги рассмотрели то, каким образом дети признаются другим в том, что к ним было применено сексуальное насилие. Проанализировав выводы, к которым пришли ученые в десятках исследований на эту тему, они выяснили, что «в делах о доказанном совершении насилия, получивших соответствующую судебную оценку, отрицание факта насилия и отказ от заявлений обычно не встречаются». Они заявляют, что в научной литературе модель, предложенная Саммитом, не находит поддержки, потому как имеет место «недостаток эмпирического подкрепления». Другими словами, идея о том, что дети зачастую отрицают факт совершения в отношении их насильственных действий, является в значительной степени мифом.

Кроме того, Лондон и ее коллеги утверждают, что симптомы, которые якобы свидетельствуют о пережитом сексуальном насилии, не должны использоваться в качестве доказательства, так как «ни психологические портреты, ни медицинские карты не позволяют достоверно отличать детей, подвергшихся насилию, от детей, насилию не подвергавшихся». Они также отдельно оговаривают, что такие поведенческие особенности, как тревожность, недержание мочи и игры сексуального характера, обычно ассоциирующиеся с пережитым насилием, «также присутствуют и у многих детей, насилию не подвергавшихся».