Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

продолжалась не больше часа, но утро будто бы возникло где-то в вечности, на неопределенном материке: ни солнце, ни день не были похожими на себя при сгорании бездымного пороха, при непостоянстве стонавшей и подпрыгивающей земли. Немцы, по всей видимости, считали разрушительную артиллерийскую подготовку законченной, постепенно переходя на разрывную шрапнель для уничтожения живой силы противника: снаряды разрывались в воздухе, а картечь залетала под навес. Нижние чины плотнее прислонялись к холодным стенам, пользуясь бойницами как наблюдательным пунктом. Густые колонны немцев выступили повсеместно, неся ружья с ощетинившимися штыками на перевес: отшлифованный металл блестел, и миллиарды лучевых искр игриво копошились на отточенных штыковых клинках. Через головы собственных колонн немцы не ослабляли артиллерийской стрельбы по русским окопам: все замерло, что могло двигаться, но осторожная и вкрадчивая команда передавалась русскими нижними чинами затаенным полушепотом:

— Отступать…

Павел Шатров принес означенную команду, одолев пространство от блиндажа командира второго батальона до седьмой роты ползком на брюхе по голой земле: он совершил подвиг, но искал он в окопах неизменного друга — Илью Лыкова. Они облобызались, как после долгой разлуки, но хладнокровие каждый из них сохранил: смущению и страху не было уже места. Нижние чины уходили из окопов поспешно, сутулясь и принижаясь: ходам сообщения они предпочитали открытое поле.

— Тронемся, что ли, для отступления? — нетерпеливо произнес Илья Лыков.

— Погоди, друг, — ответил Павел Шатров. — Несколько минут спустя немец перенесет стрельбу по отступающим, а мы с тобой пройдем вне сферы огня. В нашей сельской местности при большой грозе дожди постоянно проходят косяками: замочив озимь, они не касаются яровых полей.

Иван Бытин, однако, не принял мудрого совета Павла Шатрова, пожелав друзьям всего лучшего: ему надо было торопиться, чтобы посторонний из обозных не угнал его лошадей, оставленных погибшим Скадником. Он утвердительно подчеркнул, что поход для покорения сердца берлинской потаскухи не удался, и его личное счастье, по всей видимости, лежало у ног калужской чулочницы, оставленной им в Вержболово. Ныне он стремился туда и торопливо пытал Илью Лыкова и Павла Шатрова, на каком перекрестке Инстербургского шоссе поджидать их прибытия на его повозку. Иван Бытин ушел в сферу огня, перенесенного немцами будто бы по команде Павла Шатрова, но и беглый огонь не нарушил планомерности отступления бывшего официанта.

Павел Шатров определил, что время для выхода из окопов наступило, но их движение было приостановлено группой нижних чинов, остававшихся в окопах: признавая за Павлом Шатровым авторитет, они спрашивали — не прикончат ли их наступающие немцы, если они добровольно останутся в плену.

Павел Шатров обладал Соломоновой мудростью и точно определил, что нужно предпринять нижним чинам, остающимся в плену: они обязаны были возлечь в окопах на немецких перинах, ибо лежачего, по утверждению Павла Шатрова, не должны бить не только в его сельской местности, но и в местностях всего цивилизованного мира.

Лично Павел Шатров не имел желания оставаться в плену, и они с Ильей Лыковым начали свой отход по углубленным ходам сообщения: немецкие колонны приближались к русским окопам, и следовать открытым полем было небезопасно, принимая во внимание, что бегущего легко может настигнуть ружейная пуля. Они дошли до леса, вырубленного русскими войсками для сооружения окопов. Площадь эта находилась теперь в сфере влияния беглого артиллерийского огня со стороны немцев. Павел Шатров все же не тяготился артиллерийским огнем, приняв во внимание, что к любому действию можно было применить самое примитивное противодействие.

Немецкие военные историки утверждают, что русское командование Первой армией проявило якобы умелое маневрирование при отводе войск, почему немцы полонили всего восемьдесят тысяч человек и сто пятьдесят орудий, не уничтожив армии в полном составе. На самом же деле Гинденбург, окрыленный победой под Танненбергом, не желая потерять приобретенной славы, ставил более узкие задачи — подгонять отступающих позади, дабы не дать им возможности обосноваться где-либо на территории Восточной Пруссии. Ренненкампф же потерял руководство армией утром двенадцатого сентября, и в продолжение трех суток как командующего, так и его штаб не могли обнаружить ни ставка, ни корпусные командиры. Начальники потеряли части, и только предприимчивость нижних чинов, разрозненно уходивших по сто километров в сутки, спасла армию от полного разгрома. Командиры прибыли в полосу Среднего Немана раньше отступающих нижних чинов, где в продолжение десятка дней и распутывались смешанные остатки частей Первой русской армии. Следовательно, умелое маневрирование при отходе войск принадлежало не генеральскому разуму, а резвости солдатских ног и их гениальному измышлению по части самосохранения.

Павел Шатров, стремясь всецело к отступлению, заметил Илье Лыкову, что и сферу огня можно миновать, если благоразумный отход будет иметь перевес над безумством несообразительного бегства: он пользовался книгами из библиотеки для солдатского чтения не зря, и его выход из сферы артиллерийского огня оказался предрешенным. Книги, коими пользовался он из библиотеки для солдатского чтения, указывали, что всякая артиллерия кладет свои снаряды на поле битвы уступами, тогда как каждый уступ в площади артиллерийского обстреливания равен одной четверти, а не целому. Павел Шатров точно определил, что он в сопровождении своего друга пойдет на то место, где только что разорвался снаряд, и свернет впоследствии в то направление, куда своевременно упадет последующий немецкий «чемодан».

Илья Лыков не возражал, отдавшись на полное попечение своего друга: он полагал, что последний выведет его из опасности для того, чтобы впоследствии он, Илья Лыков, повел его, Павла Шатрова, на иные подвиги.

Немного больше месяца тому назад они шли на фронт простаками, ныне же осознали многое: война, несущая огромные бедствия для народов, многое открывала для познания того, как проникнуть в иной и возможный мир. Они познавали это постепенно, но познавши, осваивали разумом навсегда: пройденное надо было осмыслить, чтобы впоследствии победить. Они проходили поле, обстреливаемое немецкой артиллерией, торопливо, но не могли не заметить, что осколки снарядов догоняли бегущих, а обезглавленное человеческое тело по инерции могло еще сделать несколько шагов. Нижние чины бросали все: скатки и винтовки, разбросанные по жнивью, потеряли свое военное и оборонительное значение.

Спустя час друзья миновали сферу обстреливания, пройдя такое расстояние, которое могли бы осилить за это время верховые при езде галопом. Местность пересекал овраг, где было можно укрыться для пятиминутного отдыха, если сползти по крутому спуску: на подобные подвиги друзья также оказались способными. Овраг был заполнен нижними чинами различных частей, нашедшими тут приют и успокоение: они ожидали подходящего момента, и белый флаг на длинном шесте держали наготове. Мирное пребывание на дне оврага не было все же продолжительным: немецкие снаряды нарушили установившийся покой.

Павел Шатров точно определил, что за отступающими