Мгла над Инсмутом - Говард Филлипс Лавкрафт

По слухам, кости крохотных лапок наводили на мысль о хватательных свойствах, более типичных для небольшой мартышки, нежели для крысы; а маленький череп с хищными, противоестественными желтыми клыками, под определенным углом казался миниатюрной пародией на чудовищно выродившийся череп человека. Обнаружив этого кощунственного уродца, работники в страхе перекрестились – а после поставили свечи в церкви Святого Станислава в благодарность за то, что никогда больше не услышат визгливого призрачного хихиканья.

1932

I

К юго-востоку от Хэмпдена, близ извилистого ущелья реки Сэлмон, простирается цепь крутых, скалистых гор, не поддающихся отважным поселенцам. Ущелья там слишком глубоки, и слишком обрывисты их склоны – они пригодны лишь для сезонного выпаса скота. В последний раз, когда я посещал Хэмпден, известный как Адские Земли, он являлся частью заповедника Блю-Маунтин-Форест. Нет ни единой дороги, что связывала бы эту недоступную местность с внешним миром, и жители гор скажут вам, что она пожаловала сюда прямо со двора Его Сатанинского Величества. Существует поверье, что здесь обитают духи, – но никто не знает, какие именно. Местные не отваживаются заходить далеко в глубины таинственных гор, так как верят легендам индейцев Нез Пёрс[22], что бессчетными веками сторонились той земли: по их словам, там было место игрищ «гигантских злых духов из внешних миров». Эти наводящие на размышления легенды немало раззадорили мое любопытство.

Свою первую – и, слава богу, последнюю! – поездку в те горы я совершил летом 1938 года, когда жил в Хэмпдене вместе с Константином Теюнисом. Он трудился над монографией по египетской мифологии, и большую часть времени я проводил в одиночестве, несмотря на то что мы делили небольшой коттедж на Бикон-стрит, с видом на печально известный Дом Пирата, построенный Экзером Джонсом более шестидесяти лет назад.

Утро 23 июня застало меня шагающим среди странного вида гор, которые еще в семь утра казались ничем не примечательными. Я отошел примерно на семь миль к югу от Хэмпдена, прежде чем заметил нечто необычное. Взбираясь на травянистый гребень над особенно глубоким каньоном, я наткнулся на полосу земли, где не росли ни травы, ни кустарники. Она простиралась на юг, по горам и теснинам. Сперва я подумал, что это следы осеннего пожара, но, изучив почву, не обнаружил никаких его следов. Ближайшие косогоры и ущелья были обезображены и обожжены, будто гигантский факел уничтожил всю растительность. И все же это был не пожар…

Я ступил на жирную, черную землю, где не росла трава. Приближаясь к центральной части этой пустоши, я заметил, что вокруг стоит странная тишина. Молчали жаворонки, спрятались кролики, и даже насекомые, видимо, покинули это место. Взобравшись на пригорок повыше, я попытался понять, насколько далеко простирается эта необъяснимая бесплодная пустошь. А затем увидел одиноко стоящее дерево.

Оно росло на холме, что был немного выше прочих, и привлекало взгляд потому, что встретилось мне совершенно неожиданно. Я не видел ни одного дерева за много миль вокруг – неглубокие лощины поросли черемухой и боярышником, но взрослых деревьев не было. Странно было встретить его здесь, на гребне холма. Чтобы достичь его, мне пришлось перебраться через два крутых ущелья, и меня ожидало нечто непредвиденное. То была не ель, не сосна, не каркас[23]. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного – и по сю пору не видел, чему безмерно рад!

Больше всего оно напоминало дуб. Его огромный, кривой ствол в обхвате достигал ярда, а мощные ветви росли всего в семи футах над землей. Округлые листья были удивительно похожи друг на друга размером и рисунком. Оно было словно написано маслом на холсте, но могу поклясться в том, что оно было настоящим. Я знаю, что оно было настоящим, невзирая на то что говорил Теюнис.

Помню, что, взглянув на солнце, я определил, что было около десяти утра, хоть я и не сверялся с часами. Стало теплей, и я отдохнул в гостеприимной тени гигантского дерева. У его подножия росла необычайно пышная трава – то был еще один отмеченный мною феномен, в сравнении с бесплодной землей, по которой я только что шел. Меня окружал непроходимый лабиринт гор, теснин и круч, хотя холм, на котором я находился, был много выше остальных на несколько миль вокруг. Обратив взгляд к востоку, я вскочил – столь сильным было мое удивление. Там, в голубой дымке, виднелись горы Биттеррут! В районе трехсот миль от Хэмпдена больше не было гор со снеговыми шапками, и я знал, что, находясь на этой высоте, вообще не должен был их видеть. Несколько минут я смотрел на это поразительное зрелище; затем меня сморил сон. Я улегся на высокой траве у подножия дерева, сняв фотоаппарат, шляпу, и расслабился, глядя в небо сквозь зелень листвы. Затем закрыл глаза.

Со мной начало происходить нечто странное – туманное, неясное видение явилось мне, как отблеск сна наяву, и ничто в нем не было знакомым. Мне виделось подобие великого храма у сочащегося моря, над которым в бледно-красном небе пылали три солнца. Этот гигантский склеп или храм был необычного цвета – неизвестного оттенка сине-фиолетового. Огромные твари летали в облачном небе, и мне чудилось хлопанье чешуйчатых крыл. Я приблизился к храму; передо мной разверзлась исполинская дверь. За ней был вихрь теней – порывистых, плотоядных, пытавшихся затянуть меня в кошмарный мрак. Кажется, я видел три горящих глаза в зыбучей пустоте за дверью и закричал, объятый смертным ужасом. Я знал, что там, в мерзкой глубине, таится неведомая разрушительная сила – порождение ада, что хуже всякой смерти. Я вновь испустил дикий крик, и видение померкло.

Передо мной были округлые листья и нормальное земное небо. Я с трудом поднялся. Дрожь охватила меня; холодный пот катился по лбу. Мной овладело безудержное желание бежать, бежать что есть сил, прочь от этого омерзительного дерева на холме – но, осознав абсурдность этого помысла, я вновь уселся, пытаясь собраться с мыслями. Еще никогда я не видел столь реалистичных снов – и столь ужасных. Что могло стать его причиной? Да, я читал кое-какие из книг Теюниса о Древнем Египте… Я вытер лоб и решил, что настала пора подкрепиться. Но есть мне не хотелось.

И тогда меня осенило. Я должен был сфотографировать дерево и показать Теюнису. Это бы вырвало его из пучины привычного безразличия. Быть может, стоило рассказать ему о своем сне… Я извлек фотоаппарат, сделал с полдюжины снимков дерева и снял местность так, как та виделась мне с высоты холма. Снял я и одну из блистающих снежных вершин. Эти фотографии должны были помочь мне, если я захочу вернуться… Убрав камеру, я вернулся к своей мягкой травяной перине. Было ли это место под сенью дерева напитано некими чужеродными чарами? Я чувствовал, что не хочу его покидать.

Я взглянул вверх, на странные округлые листья. Закрыл глаза. Ветви всколыхнул ветер; их шепот подействовал на меня, словно колыбельная, погрузив в безмятежное забытье. И вновь я увидел тусклое красное небо и три солнца. Три тени падали на землю! И снова мне явился тот исполинский храм. Я плыл по воздуху – бесплотный дух, познающий чудеса безумного, многомерного мира! Странные углы, под которыми сходились блоки храма, пугали меня, и я знал, что ни один смертный не видел его в самых диких снах. Вновь зев двери распахнулся передо мной, и меня поглотило черное, извивающееся облако. Впереди было бесконечное пространство. Мне не хватило бы слов, чтобы описать ту бездну, что открылась мне: темную, бездонную пропасть, кишащую безымянными обличьями и существами – бредовыми, горячечными, зыбкими, словно туманы Шамбалы.