Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

Объявили о приходе Райзли, и Катерина поспешила надеть верхний чепец.

– Хьюик, помогите, пожалуйста, – попросила она.

Чепец был перегружен вышивкой и драгоценными камнями и слишком тяжел для ее тонкой шеи. Хотя Хьюик часто представлял себя женщиной, он был мало знаком с женскими вещами и вдруг понял, как сложен и ограничен их гардероб. Впервые он радовался тому, что родился мужчиной. Катерина заправила выбившиеся пряди; Хьюик осторожно надел на нее чепец, как будто посадил ее в клетку. Король молча наблюдал за ними.

– Это мы тебе подарили? – спросил король, когда Катерина повернулась к нему, ожидая одобрения.

Она склонила голову набок; Хьюик невольно гадал, как она потом выпрямит шею, – ее головной убор неимоверно тяжел.

– Да, любимый. Очень красивый чепец.

– Видишь, наш вкус безупречен! Этот цвет очень идет к твоим глазам.

Королева вежливо согласилась, и ее глаза сияли, как будто она в самом деле рада.

Вошел Райзли. Хотя на дворе лето, на нем нелепый оцелотовый воротник. Он долго церемонно кланялся; его борода подметала пол. Катерина и Хьюик быстро переглянулись. Вскоре за Райзли пришел Гардинер, в своем епископском облачении. На нем даже простая бело-черная мантия выглядела необычно: пышные складки черного атласа такие широкие, что их хватило бы и на балдахин. Даже батистовая рубаха была украшена вышивкой, пышными буфами и рюшами и производила впечатление роскошной. На нем шапка из глянцевитого бархата; многочисленные подбородки лежали на накрахмаленном белом плоеном воротнике. Уголки губ вечно опущены. Лицо у Гардинера было землистое, один глаз косил. Он производил устрашающее впечатление. Большой крест у него на шее так обильно украшен рубинами и гранатами, что под ними почти не видно золота. Райзли и Гардинер были чем-то очень довольны, чему-то радовались, смотрели надменно. Несомненно, они радовались тому, что Анны Аскью больше нет. Правда, никто не заикался о ней во время ужина с девятью переменами блюд. К королеве оба относились почтительно до нелепости, и Хьюик невольно задумался. Они явно что-то затевали, но Хьюик не понимал, в чем дело.

Пришел Серрей. Длиннорукий, длинноногий, в черном парчовом камзоле, он был похож на долгоножку. С ним Уилл Парр; он выглядел подавленным. Улыбался принужденно и озабоченно посмотрел на сестру, когда они здоровались. Несомненно, оба тяжело перенесли смерть Анны Аскью. Никто ничего не заметил, королева тут же снова заулыбалась. Серрей посвятил королю новое стихотворение; он немного заискивал. Он часто попадал в немилость. Но он – глава клана Говардов и наследник первого герцогского титула в Англии, поэтому король не может долго сердиться на него. Во всяком случае, стихи были встречены весьма благосклонно. Хьюик нашел творение Серрея крайне непритязательным, пусть и занятным. Но Серрей излучал обаяние, и король был рад возможности отвлечься от важных дел.

Когда подали десерт, пудинги, огромные дрожащие башни таких ярких цветов, что они казались несъедобными, король потребовал, чтобы принесли обезьянку и привели шутов – обоих, если найдут, потому что Джейн имела обыкновение блуждать по закоулкам дворца.

Франсуа вызывал смех короля: он съел почти все бланманже, а потом стал носиться по столу, расшвыривая остатки трапезы. Усевшись посреди стола, мартышка схватила свои гениталии и принялся ублажать себя. Король разразился грубым хохотом, но жене закрыл глаза рукой. Серрей и Уилл Парр смеялись от души, отпуская непристойные шутки. Они знали вкусы короля. Райзли угодливо хихикал. Гардинер смотрел на зверька с ужасом. Он не мог заставить себя рассмеяться даже ради короля, который тыкал его в бок со словами:

– Епископ, где ваше чувство юмора? Что, никогда раньше не видели твердого члена?

Судя по всему, епископ рад бы провалиться сквозь землю.

Потом пришли шуты и устроили шуточную свадьбу: блаженную Джейн выдали за мартышку Франсуа. Зверек прекратил свои греховные забавы. Церемонию провел Уилл Соммерс.

– Берешь ли ты эту обезьяну в законные супруги… – тянул он, закутавшись в скатерть.

Шут подражал Гардинеру; все хохотали. Даже епископу удалось выдавить из себя улыбку, но вид у него такой, будто он вот-вот лопнет от излишних усилий.

Наконец веселье утихло. Обезьяну унесли, подали карты для игры в безик, и разговор перешел к более серьезным вопросам. Обсуждали мирный договор с Францией, который вскоре предстоит подписать. Мир – это хорошо, хотя теперь Англия не сможет заключить союз с протестантскими князьями. Так считал Хьюик, хотя за столом он, конечно, помалкивал. Ему казалось, что Катерина разделяет его мнение. Император намерен объявить германским княжествам войну; мечта о евангелической Европе отдалилась. Генриха очень волновало подписание мира с французами; он предвкушал, что в результате этого договора «лягушатники окажутся перед ним в большом долгу».

– Подписывать договор приедет адмирал д’Аннебо, – сообщил король. – Эссекс! – Он повернулся к Уиллу Парру. – Поручаю вам принять его. Покажите ему наше английское гостеприимство. Мы польстим ему, чтобы он подчинился. Пусть расскажет Франциску, какие мы молодцы.

«Хороший знак, – думал Хьюик. – Значит, король по-прежнему благоволит к Паррам». Райзли и Гардинер завистливо переглядывались. Привели лютниста; он тихо играл в углу. Серрей и Уилл Парр вышли.

– Насколько я понимаю, ваш брат по-прежнему желает добиться развода, – заговорил Гардинер, дождавшись, пока Уилл Парр удалится. Он покосился на Катерину. Гардинер прекрасно понимал, что развод Уилла – больной вопрос для Парров. – Так вот, развода он не получит.

– Что ты думаешь о разводе? – спросил король, тыча толстым пальцем в шутиху Джейн.

Блаженная задирала юбки и, прыгая туда-сюда, распевала:

– Ха! – пронзительно вскричал король. – Хоть ты и дура, ты умнее многих моих советников!

– Что соединил Бог, ни один человек не разъединит, – бубнил Гардинер.

– Брак – одно из священных таинств, – подхватил король, внезапно серьезнея.

Похоже, Гардинер уже успел соответствующим образом настроить короля. Они обсудили развод Уилла Парра и решили мягко поставить Катерину на место. Хьюик вспомнил, как король хохотал над выходками мартышки Франсуа, и о предшественницах Катерины, от которых он спешил избавиться… Нечего сказать, священное таинство!

– Эразм не считал брак таинством, – вдруг подала голос Катерина, которая довольно давно молчала. Все посмотрели сначала на нее, потом на короля. Как он отнесется к тому, что королева ему перечит? Но король молчал. Катерина, видимо, решила высказаться, хотя не могла не чувствовать, как сгустилась атмосфера. Она продолжала: – Эразм перевел греческое musterion из Нового Завета как «тайна», нигде он не нашел слова «таинство», которое касается…

– По-вашему, я не знаком с Эразмом? – взорвался король. Он вскочил и что есть силы ударил по столу ладонью – судя по всему, с такой же силой он готов был ударить жену. Его кресло какое-то время балансировало на двух ножках, затем упало; паж поспешил его поднять. Лицо короля побагровело, его проницательные глаза излучали холод. Все сжались. – В детстве я ежедневно переписывался с ним, он написал свою книгу для меня. Для меня, ясно?! А вы, кажется, предполагаете, будто я не знаком с мыслями Эразма! – Он бурлил, как горшок на плите, и тыкал толстым пальцем в Катерину. Она сидела неподвижно, как камень, опустив глаза, сложив руки на коленях. – Женщина не смеет мне указывать! Убирайтесь с глаз моих! Прочь!