Закон семьи - Анне Штерн

подумала Хульда. Сердце ее сжалось от боли. Она скользнула взглядом по другим трем кроваткам, но Эзра схватил ее за руку.

– Мы не можем взять с собой остальных, – торопливо сказал он, – быстро уходим отсюда. Выбравшись, мы сразу же сообщим в полицию, обещаю!

Хульда напоследок замешкалась, но понимала, что он прав. Прижимая младенца к себе, она вслед за Эзрой прошмыгнула в коридор. Суматоха стихла, но из дальней комнаты все еще раздавались громкий плач и грубые голоса. Эзра и Хульда бросились бежать в противоположном направлении.

Только они достигли выхода из мрачного дома, как дверь слева открылась, и кудрявая головка просунулась сквозь щель. Хульда заглянула в бледное лицо с огромными черными глазами и запачканным ртом. Мальчик апатично смотрел на нее, словно в своей короткой жизни всего навидался и разучился чему-либо удивляться. Это было лицо мудреца.

– Хульда! – окликнул ее Эзра, услышав приближающиеся с другого конца коридора шаги.

Хульда очнулась от оцепенения и, не оборачиваясь, последовала за ним.

С дико стучащим сердцем Хульда подергала дверь, потом увидела вставленный ключ, повернула его в скрипучем замке, Эзра быстро справился с задвижкой, распахнул дверь. Крепко прижимая к себе ребенка, Хульда бросилась на улицу. Она бежала за Эзрой и остановилась только на перекрестке, который перегородил проезжающий грузовик.

Пытаясь отдышаться, Хульда посмотрела на малыша. Он все еще спал. Его ручки под тонкой пеленкой были сжаты в кулачки и холодны как лед. Хульда торопливо сунула мальчика Эзре в руки, сорвала с головы платок, завязала петлей и запеленала в него маленькое тельце, чтобы нести на груди. Потом застегнула пальто, прикрыв младенца, и облегченно вздохнула – теперь малыш точно согреется.

– Что теперь? – спросил Эзра. – Пойдем к Ротманам?

Хульда энергично помотала головой:

– Ни в коем случае. Эта семейка позволила ребенку очутиться в столь ужасном месте. Мне нужно подумать, мне… Нам нужен план, как вернуть мальчика его матери. Но уже не сегодня. – На пару секунд Хульда задумалась, а потом продолжила. – Я не хочу, чтобы ребенок снова попал в чужие руки. В детских приютах города бардак, органы попечительства еле справляются с количеством обездоленных детей. Если я еще сегодня вечером принесу туда младенца, его, скорее всего, лишь положат в кровать и забудут.

– Вам лучше забрать его к себе домой, – сказал Эзра.

Хульда изумленно посмотрела на него. Она втайне подумала о том же самом.

– Хорошо, – согласилась она. – Вы оповестите полицию. Я тоже оставлю своему другу сообщение в префектуре, но не знаю, когда он его получит. Но все должно произойти быстро, потому что, как только эти люди на Мюнцштрассе заметят, что мы утащили ребенка, они сделают всё, чтобы замести следы.

– Я позабочусь об этом. Вы идите с ребенком в тепло. Вот… – раввин порылся в карманах пальто и вытащил несколько пачек банкнот. – Возьмите такси. Это быстрее и безопаснее. Когда дойдете до Биржи, найдите свободную машину.

– Спасибо. – Хульда засунула деньги в карманы, развернулась и пошла. Но потом вернулась к Эзре. Ворот его белой рубашки выделялся в наступающей темноте, но лица раввина она уже не могла разобрать.

– Я вам действительно очень благодарна за вашу помощь, – повторила Хульда. – Увидев вас в первый раз, честно признаюсь, я сомневалась в ваших убеждениях. Все эти речи о сообществе, о традиции…

– Я знаю. Это трудно объяснить. Я лишь хочу сохранить дух сообщества в моей общине. Я полагал, что лучший путь – избегать волнений любого рода, уважать желание семьи. Но в последние дни мои убеждения немного изменились.

– В самом деле? – улыбнулась Хульда.

– Да. Существуют вещи поважнее, чем приверженность вековой традиции.

Хульда хотела спросить, что же это за вещи поважнее, но предположила, что ответ ему известен не лучше, чем ей. Это скорее возможно почувствовать, чем описать словами. Такое же чувство, которое иногда охватывало ее, когда она принимала тяжелые роды или помогала семье пережить смерть ребенка. Тогда ей приходила мысль, что она служит людям. Что каждый из живущих в этом городе заслужил, чтобы другие заботились о нем. Независимо от веры, независимо от достатка. Это чувство, была уверена Хульда, вообще присуще человеку. Это древний инстинкт, это желание непременно принадлежать к сообществу, следящему за тем, чтобы в трудные времена держаться вместе и помогать друг другу. Оно выше религии, выше политических убеждений и семейных уз. И Хульда осознавала, что Эзра, упрямый в своем следовании традиции раввин, думал так же.

Вместо вопроса Хульда подняла на прощание руку, и ею овладела легкая печаль оттого, что она оставляет Эзру одного здесь на улице. Но пора было возвращаться в свой квартал. Пора подумать о том, кто она и часть чего. Пора было позаботиться о ребенке в конце концов! Хульда бережно обхватила руками спящего младенца. Этот малыш еще ничего не знал о принадлежности к чему-либо, о заботе, он с первых секунд своей жизни оказался в недружелюбном месте.

Пытаясь разыскать такси, Хульда очень надеялась, что и для маленького безымянного мальчонки в ее руках скоро все обернется к лучшему.

27

Вторник, вечер, 6 ноября 1923 г.

Лишь постучав в третий раз, Хульда услышала приближающиеся шаги. Дверь чуть приоткрылась, и из-за нее выглянуло заспанное лицо Йетты Лангханс.

– Хульда, – с удивлением произнесла аптекарша. Ее взгляд упал на маленький сверток, который Хульда прижимала к себе, и она тут же распахнула дверь. Сон с Йетты как рукой сняло.

– Простите, – извинилась Хульда, – я не думала, что вы уже спите.

– Я всегда рано ложусь спать, не беспокойтесь. – Йетта провела Хульду внутрь: – Проходите пока в гостиную и садитесь. Я сейчас вернусь.

Она удалилась в спальню, а Хульда двинулась по коридору в поисках гостиной. Лампа не горела, но сквозь ажурные шторы падал лунный свет и достаточно освещал комнату, так что Хульда легко нашла диван. Она не решалась положить ребенка, ведь тогда он, вероятно, снова бы заплакал. По долгой дороге от Мюнцштрассе в Шёнеберг он какое-то время тихонько хныкал – его сознание попыталось побороть действие снотворного. Вспотевшая и нервничавшая Хульда спешила по вечерним улицам и отчаянно соображала, что делать дальше. Наконец малыш перестал плакать, но она предполагала, что усталость тому виной. Ребенок, должно быть, голоден, хотя его в этом ужасном месте конечно же кормили, однако Хульда не знала, когда это делали в последний раз. В то время как некоторые младенцы довольствовались кормлением каждые четыре часа, как советуют справочники для матерей, так как это лучший промежуток времени для переваривания, Хульда часто наблюдала, что некоторые дети