А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко

откликнулась? Нет такого зова в Лесу! Нет! Быть не может!

Следом за ягой Кощей нырнул в топкую память Ягпери, перебирая скользкие, свежие, палой листвой покрытые картинки. И выплыло наконец из-за лесных троп, из-под дубовых листьев знакомым льстивым шипением:

– Далеко, ох, далеко, дороги тут туманные… А вон там, за Передним лесом, дом твой. Смотри-ка, и огонёк в окошке. Мамка-то, поди, до сих пор кличет? Хочешь, унесу туда?

– Керемет тебя подослал! – ахнула Обыда. Забыла про Ягпери, в ужасе прошептала: – Керемет велел Ярину к Чёртовой сосне заманить! Решил, видать, что проще ему будет тут до неё добраться, земли-то разбойничьи, тёмные… – Оглянулась на Кощея, беспомощной, испуганной девочкой обернулась. Горестно позвала: – Кощей!.. А если увёл он её? Если… Если ушла?

– Обыда! – отчаянно разнеслось по лесу. По всему Лесу, по всем тропам, по всем дорогам и тайным жилам, по всем черешкам и ягодным стебелькам. – Обыда! Обы-да!

Яга заозиралась. Кощей указал костяным пальцем в чащу, крикнул:

– Вон!

Там, в глубине, рвалась через чёрные кроны, через красные листья, через белые ветви Ярина. Обыда покачнулась, схватилась за ствол сосны, помертвев лицом, а потом помчалась навстречу.

«В последнем своём порыве», – незнамо почему подумал Кощей, вздрогнул, повернулся к Ягпери и невидимой рукой ухватил за горло.

– Ещё раз с Кереметом сговоришься… Ещё раз к Яре приблизишься…

Зелёный старик побелел, сделался, как печная извёстка, как пепел от зимнего костра. Ветер поднялся на весь лес, закачало сосну, бессильно каркнул у устья Калмыши Керемет.

Бессмертный отбросил духа бора, обернулся. Увидел, как Обыда схватила Ярину в охапку, сжала изо всех сил, а та, задыхаясь, прижалась к сухой яговой груди.

– Яринка… Ведӥнь коӵо… Куда убежала, глупая? Нылы-визьтэм… Нылы-визьтэм!..

Глава 24. Нынче

– Зачем ты так? – укоризненно спросил Кощей. Выглянул в окно, в тень, в поваленные берёзы. – Бурю какую устроила…

– Да я ведь никогда… никогда голоса не поднимала, – прошептала Обыда, низко склоняясь над чашкой. – Пока Яринка маленькая была, как легко это было – себя унять…

– А теперь-то что? Вырастила ягу, какую хотела. Остыть должна да почивать спокойно, а ты из-за сна какого-то пошла лес крушить!

Опять мелькнула перед глазами лодка на реке. Каждую ночь уже пол-луны во снах приплывала… Обыда прижала к груди монисто – согреться, прогнать речной туман. Измученно повторила:

– Легко было, пока она маленькая была. И она была крохотней, и я сильней… А теперь уже силы не те ни колдовские, ни телесные. И у души уже сил нет. По всему видно – последняя ученица у меня.

– Ну так и будь с ней поласковей. Потише. Ведь что изменилось-то? – беря её за сухую ладонь, спросил Кощей.

– Видишь ли… – Обыда вытерла глаза, глубоко вдохнула, расправила, как могла, плечи. – Видишь ли, пока она девочка была – ну, ученица и ученица. Сколько уже таких через мои руки прошло. А теперь, когда она уже не сегодня-завтра – яга… Сложно, Кощеюшка, сложно, понимаешь, с той, чей расцвет мою смерть значит.

Кощей отшатнулся. Обыда подняла голову, нашарила взглядом его пустые глазницы. Горько усмехнулась.

– Не думал об этом? А я вот думала, да всё гнала эту мысль. Убеждала себя, увещевала: мол, готова я, уйду, когда время придёт. А чем ближе время, тем хуже, тем страшней! Не думала я, что не смогу с собой справиться… Да ещё сон этот, лодка эта проклятая… Я здесь, я в Лесу пока! А она меня ночами уже в Безвременье тянет. – Обыда протяжно выдохнула, закрыла лицо ладонями. – Ты ведь знаешь, Кощеюшка, не одну ягу на своём веку повидал… Ты ведь знаешь, что тем верней у яги чутьё, чем ближе… ближе к…

Кощей поднялся с лавки, обошёл стол, обнял Обыду. Костяным и каменным пахну́ло от плаща, сухой пылью далёких пещер. Запах успокоил, придушил вставшие в горле слёзы.

– Я всё думала, – отирая согнутым пальцем уголок глаза, шепнула Обыда, – кто же самой яге дверь в Хтонь отворяет? Ни в одной книге об этом не сказано. Значит, в последний миг только узнаётся. В самый распоследний. Может быть… ты открываешь?

Кощей отодвинулся, но рук от плеч Обыды не отнял. Запах пещеры, со мхом и льном, с песком и мелом, с древними камнями, нагретыми, железными, стал сильней.

– Нет, – наконец тяжело ответил Бессмертный. – Не под силу мне это. Я только старого порядка слуга и хранитель, старого мира. Здешнего, не тамошнего.

От ладоней Бессмертного до самого нутра пробрал холод. Не тот, какой по лесу стелился ночами, не тот, что из-за чёрной двери дул, не тот, что ветер над Калмышью разносил. Другой холод, древний, древней первых яг. Тот холод, что от жеми[88] шёл, которую Инмар держал в горсти, прежде чем создать землю[89].

Обыда сбросила руки Кощея с плеч, поднялась, выглянула в окно. Над Лесом ходили тучи, кричали журавли. Ясное красное утро разгоралось в небе.

– А ведь оно созреет. Нынче, – сухо, скрипуче произнесла она и засмеялась, засмеялась так, как никогда не смеялась. Схватилась за сердце и осела на пол.

Глава 25. Тишина

Сколько яблок в Калмыш упало,

Сколько лодок ушло от па́ли[90],

Сколько юных, бескрылых пало,

Расточилось в Яговой дали!

Только сколько б девичьих судеб

Ни лежало под дверью этой,

Настоящей беды не будет

До последнего, Яра, лета.

Сирин уронила перламутровую слезу. Слеза обернулась стеклянной горошиной, ударилась о землю и разлетелась тысячью осколков возле хвоста, обросшего чешуёй. Мгновенье стояла в воздухе цветная солнечная пыль; Сирин махнула крылом, пыль исчезла, и белым глазом глянула птица на мир.

* * *

Пол-луны прошло с шестнадцатой весны.

Ярина прибрала в избе, приласкала солнце, накормила прискакавших белок. Вырастила на маковом лугу тепло земли. Надела монисто. Решила, что, прежде чем отправляться в неблизкое путешествие, хорошо бы предупредить Обыду – та и без того в последние дни сама не своя была, всё валилось из рук. Всё больше молчала, а когда не молчала – обругать готова была без причины, щедро одарить едким словом.

Ярина вздохнула, подошла к ней.

– Обыда… Сходить хочу к Яблоневой роще.

Обыда, вынимавшая из печи лопату со смаженками[91], застыла. Закаменела спина. В избе стало прохладней, солнышко убралось прочь от слюдяных квадратов.

– А чего это тебе там понадобилось?

– Хочу сварить живицу для тех деревьев.

– Каких ещё