Аргентинец - Эльвира Барякина

Мимо тянулись поросшие лесом берега, на отмели чернел остов обгоревшей баржи.

Пухов будто нарочно затягивал лекцию — ненужную и не интересную никому. Он громко читал составленный накануне конспект, переводчики маялись, сомлевшие бойцы клевали носами.

У Клима чувство благодарности сменилось ненавистью к Пухову: как можно быть таким чурбаном? Ведь он знает, что Клим полгода не видел Нину… Отправил ее на кухню, негодяй, приносить пользу революции. Да она чуть живая!

— Контрреволюционные силы занимают Поволжье, — витийствовал Леша, стараясь перекричать стук двигателя. — Отрезаны Средняя Азия и Сибирь, Украина занята немцами. Самая важная задача для нас — оборона крупных железнодорожных и речных узлов, каким, в частности, является Казань. Тот, кто владеет этим городом, владеет дорогами на Москву и Урал…

Чайка парила над палубой, будто висела на невидимой нитке. Бурый дым стлался по небу.

— И потому я призываю вас, товарищи китайские бойцы, оттачивать свое самосознание и боевые качества. Нас ждут великие бои! — Пухов закрыл тетрадь. — У меня все.

Клим не стал дожидаться, когда Леша произнесет: «Вопросы есть?» Побежал на камбуз:

— Где Нина?

Толстощекий кок — весь в наколках, как каторжанин, — отер пот с лица:

— Помощницу прислали, епт! То и дело в обморок хлопается. Я ей не нянька.

Клим кинулся назад на палубу, принялся расспрашивать матросов, не видел ли кто его жены.

— Кудрявая такая? А вон она.

Нина сидела у трапа, поджав колени к подбородку. Черты ее лица заострились, зрачки расширились. Клим опустился рядом на палубу:

— Как ты? — Не надо было быть доктором, чтобы понять: ей худо.

Нина повернулась к нему: бледная, надломленная, совсем не такая, какой он помнил ее.

— Чекисты приходили за Жорой и Еленой… — проговорила она.

— Что они с тобой сделали? — перебил Клим.

Она внезапно потеряла равновесие, ударилась затылком о стену.

— Нина! — заорал он, подхватил ее, не давая упасть, прижал к себе…

Она очнулась уже в каюте и снова притянула колени к груди.

— Покажи мне, — потребовал Клим.

— Нет… не надо…

Он не слушал, задрал подол ее юбки, приспустил край панталон и отпрянул: в нижней части живота — там, куда ударил сапогом чекист, — был огромный черно-малиновый кровоподтек.

Клим знал, что это такое: в свое время приходилось участвовать в драках с итальянскими эмигрантами из La Boca, района Буэнос-Айреса, населенного нищей шпаной. Сильный прямой удар в живот приводил к разрыву внутренних органов, нестерпимым болям и… к кладбищу.

На корабле ни доктора, ни аптечки. Китайца, отравившегося какой-то дрянью, лечили соболезнованиями. Собственные познания в медицине: больное горло надо полоскать содой, ссадины мазать йодом. Полная беспомощность… Ох, черт, черт…

Клим сходил к Пухову, рассказал ему все. Тот ругнулся, досадуя, что на него вешают чужие заботы.

— Приедем в Казань, отправишь ее в больницу, — буркнул он и тут же рассердился: — Ну что ты смотришь на меня зверем? Хочешь высадить ее в какой-нибудь сельской дыре? Там нет лекарств, понимаешь? И врачей нет, потому что был объявлен приказ о всеобщей мобилизации медицинских работников.

Клим вернулся в каюту, сел рядом с Ниной:

— Потерпишь немного? Завтра я найду тебе доктора.

Она закрыла глаза:

— Расскажи мне что-нибудь, как раньше… Помнишь? Про Китай.

Клим передохнул:

— Китай — это очень загадочная страна. Там женщины носят штаны, а мужчины — косы…

Сколько раз он представлял встречу с Ниной, жил этими мечтами: как она обрадуется ему, как опять все будет хорошо, пусть на грани, пусть в постоянном страхе… А Нина ничего не сказала, даже не дала понять, что соскучилась…

«О господи, что я несу?!»

Сознание отказывалось принимать, что, вполне вероятно, это конец: женщины, которую Клим так любил, уже нет и никогда не будет — ее убил чекистский мерзавец. Ее физическая оболочка еще поживет несколько дней, а потом умрет у Клима на руках.

Ночью Нине стало легче, она даже уснула. Клим держал ее за пальцы и представлял, что его жизненные силы как-нибудь, по каким-нибудь тайным каналам переходят к ней. Смотрел в душную темноту за иллюминатором, слушал гул двигателя: «Быстрее… Быстрее…»

К Казани подошли на рассвете. «Нахимовец» встал на якорь посреди реки, а на берег отправили катер — узнать дальнейшие распоряжения командования.

Клим вышел на палубу; на пристани кто-то бегал с фонарями и факелами, лаяли собаки. С юга доносился далекий гул, будто там шла сильная гроза.

— Это артиллерия-матушка, — сказал один из матросов. — Что, не слыхал раньше?

Берег — унылая равнина, изрезанная светлыми колеями дорог. Отсюда до города еще несколько верст.

Судовой масленщик, много раз бывавший в Казани, объяснил Климу, как найти Шамовскую больницу, лучшую в городе.

— Сейчас высадимся на берег, наймешь извозчика и через час будешь на месте.

Сумрачные облака озарились огненной вспышкой, и со стороны города долетели мощные взрывы: один, другой, третий… Над далекими крышами потянулся черный дым.

— Что там случилось? — спросил Клим, когда ездивший на берег Пухов вернулся на корабль.

Леша судорожно сглотнул:

— Наши вагоны со снарядами взрывают… Белочехи на подступах к Казани, а у нас всего три тысячи солдат. Живо собирай китайцев!

— Куда?

— Собирай, тебе сказано! Едешь со мной.

— Леша, я…

Пухов выкатил бешеные глаза:

— Только вякни что-нибудь про свою бабу — пристрелю!

Клим вбежал в каюту. Нина приподняла голову.

— Слушай меня, — торопливо зашептал он. — Вот деньги, вот адрес больницы. Сейчас китайцев будут переправлять на берег. Пухов, холера, не отпускает меня — требует, чтобы я переводил… Как только они высадятся, заплати матросам, чтобы они доставили тебя на пристань. Там, говорят, всегда дежурят извозчики; скажи, что тебе надо в Шамовскую больницу.

Нина в испуге посмотрела на него:

— А ты?

Клим обнял ее, поцеловал:

— Постарайся добраться до больницы: потрать все до копейки, если требуется, но пусть тебя примет врач. Я найду тебя там. Справишься?