Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

позволишь мне ночевать под твоим кровом, я скажу ей, что ты, давнишняя моя покровительница, пригласила меня провести с собой весь день и петь мои вессалийские песни. Она так любезна, что охотно согласится сделать тебе это маленькое одолжение.

– Нет, лучше проси от своего имени! – сказала надменная Юлия. – Я не унижусь до того, чтобы просить одолжения у неаполитанки.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Теперь я прощусь с тобой, выпрошу позволения ночевать у тебя, на что моя госпожа наверное охотно согласиться, и скоро вернусь назад.

– Устрой это. Твоя постель будет приготовлена в моей собственной спальне.

После этого Нидия рассталась с красавицей помпеянкой.

По пути в дом Ионы слепая встретила колесницу Главка. Его горячие кони обращали на себя всеобщее внимание на улицах. Он остановился на минуту поговорить с цветочницей.

– Ты цветешь, как твои розы, милая Нидия! А как здоровье твоей прекрасной госпожи? Надеюсь, оправилась после вчерашней грозы?

– Я не видела ее сегодня, – отвечала Нидия, – но…

– Но что?.. Однако отойди немного, не стой так близко от лошадей!

– Как ты думаешь, позволит мне Иона провести день у дочери Диомеда? Юлия этого желает… Она была добра ко мне прежде, когда у меня не было друзей.

– Да благословят тебя боги за твое благодарное сердце! Ручаюсь, что Иона не откажет тебе.

– Значит, я могу ночевать у Юлии и вернусь завтра? – проговорила Нидия, смущаясь этой похвалой, которую так мало заслуживала.

– Как угодно тебе и прелестной Юлии. Кланяйся ей от меня. Кстати, послушай, Нидия, когда она заговорит, заметь, какой контраст между ее голосом и серебристым голосом Ионы. Vale!

Совершенно оправившийся от мрачных впечатлений предыдущей ночи, с развевающимися по ветру кудрями, с легким сердцем, радостно трепетавшим при каждом скачке его парфянских коней, сияя молодостью и любовью, Главк поскакал к своей возлюбленной.

Как только стемнело, Юлия, развалясь в своих носилках, достаточно просторных, чтобы в них могла также поместиться ее слепая спутница, отправилась в загородные бани, указанные Арбаком. Благодаря врожденному легкомыслию ее нрава, затеянное предприятие казалось ей не только не страшным, а даже приятным, но более всего ее радовала мысль о скором торжестве над ненавистной неаполитанкой.

Небольшая, но оживленная группа собралась у дверей виллы, в то время как носилки Юлии проходили мимо к особому входу, ведущему в женское отделение бань.

– Мне кажется, я узнаю рабов Диомеда, несмотря на темноту, – заметил один из присутствовавших.

– Ты угадал, Клавдий, – сказал Саллюстий, – по всей вероятности, это носилки его дочери, Юлии. Она богата, друг мой, отчего бы тебе не посвататься?

– Ведь я когда-то надеялся, что Главк на ней женится. Она не скрывает своей привязанности к нему, а так как он игрок и притом вечно проигрывает, то…

– То сестерции все равно перешли бы в твою собственность, мудрый Клавдий. Жена вещь недурная… когда она принадлежит другому!

– Но так как Главк собирается жениться на неаполитанке, то я, пожалуй, не прочь попытать счастья у покинутой красавицы. Как бы то ни было, светильник Гименея будет позолочен, и ценность сосуда может примирить меня с запахом, распространяемым его пламенем. Как тебе угодно, Саллюстий, а я запротестую, если Диомеду вздумается сделать тебя опекуном состояния его дочери[19].

– Ха! Ха! Однако войдем, насмешник, вино и гирлянды давно ожидают нас.

Отпустив своих рабов, отправившихся в ту часть дома, которая была предназначена для их увеселений, Юлия вошла в бани вместе с Нидией и, отказавшись от услуг банщиц, вышла в сад, лежавший позади заведения.

– У нее, верно, назначено какое-нибудь свидание, – заметила одна из рабынь.

– А тебе что за дело? – язвительно возразила главная надсмотрщица. – Она платит за ванну и не изводит шафран. Такие посещения самые выгодные для нашего торгового дела. Слышишь, вдова Фульвия бьет в ладоши. Беги, дура, беги скорей!

Юлия с Нидией, избегая самой многолюдной части сада, пришли к месту, указанному египтянином. На небольшой круглой лужайке виднелась при сиянии звезд статуя Силена: бог веселья стоял, опершись на обломок скалы и в протянутой руке держал над ртом кисть винограда, которой улыбаясь любовался, прежде чем съесть.

– Я не вижу нашего чародея, – сказала Юлия, озираясь. Но в эту самую минуту Арбак показался из ближайших кустов, и бледное сияние звезд озарило его длинные одежды.

– Salve, прелестная девушка! Но что это? Мы не должны иметь никаких спутников!

– Это только слепая цветочница, мудрый маг, – возразила Юлия, – она сама вессалийка!

– А, Нидия! – я хорошо ее знаю.

Нидия вздрогнула и отшатнулась.

– Кажется, ты была у меня в доме? – шепнул он на ухо Нидии. – Помнишь клятву? Молчание и тайна – иначе берегись! «Однако, – прибавил он про себя, – к чему доверяться другим, хотя бы слепой, когда в этом нет надобности?» Разве ты не решаешься отправиться со мной одна? Поверь мне, чародей не так страшен, как кажется.

С этими словами он тихонько отвел Юлию в сторону.

– Колдунья не любит принимать слишком много посетителей зараз, – сказал он, – оставь Нидию здесь до твоего возвращения. Она ничем не может быть нам полезна, а что касается защиты, то достаточно одной твоей красоты и твоего положения в свете. Да, Юлия, мне известно твое имя и происхождение. Пойдем со мной, доверься мне, прекрасная соперница молодых наяд!

Как мы уже видели, тщеславную Юлию нелегко было испугать. Лесть Арбака оказала на нее действие, и она охотно согласилась не брать с собой Нидии. Впрочем, и сама Нидия рада была остаться. При одном звуке голоса египтянина страх, который он внушал ей, вернулся с прежней силой, и бедняжка обрадовалась, что ей не придется путешествовать в его обществе.

Она вернулась в бани и в одной из отдельных комнат ждала их возвращения. Печальны и горьки были размышления бедной девушки, пока она сидела там одна, погруженная в вечный мрак. Она думала о своей несчастной участи, вдали от родины, от нежных ласк и попечений, когда-то облегчавших ее детские печали. Лишенная зрения, не имея никого близкого, кто бы мог направлять ее неверные шаги, разочарованная в единственной, нежной привязанности сердца, влюбленная безнадежно, она не знала отрады, и только теперь в ее уме как будто мелькнул слабый луч света – суеверная, как истая вессалийка, она смутно надеялась на силу чар и ухищрений колдовства.

Природа посеяла в сердце бедной девушки семена добродетели, которым не суждено было созреть. Уроки несчастья не всегда полезны, в иных случаях они смягчают и исправляют человека, но чаще всего ожесточают и развращают его. Если мы находим, что судьба к нам суровее, нежели к другим, и не сознаем,