Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

– Нет, она шевелится. Это призрак или larva! – промолвила Иона, испуганно прижимаясь к афинянину.

– Уйдем, уйдем отсюда! – простонала раба. – Это колдунья Везувия.

– Кто вы такие? – послышался глухой, замогильный голос. – Как вы сюда попали?

Этот страшный, леденящий голос вполне соответствовал наружности ведьмы и казался скорее голосом какого-нибудь бесплотного скитальца с берегов Стикса, нежели голосом живого существа. Одного звука его было достаточно, чтобы заставить Иону бежать отсюда, несмотря на беспощадную грозу, но Главк, хотя и сам невольно поддавался чувству страха, увлек ее в пещеру.

– Мы из соседнего города, нас застала буря, и твой костер привлек нас сюда. Мы ищем убежища и отдыха у твоего очага.

Пока он говорил, лисица поднялась с места и направилась к пришельцам, с глухим рычанием оскалив свои белые зубы.

– Прочь, раба! – крикнула на нее колдунья. При звуке этого голоса животное мгновенно улеглось, уткнув морду в свой пушистый хвост, только быстрые, зоркие глаза не отрывались от нарушителей ее покоя.

– Подойдите к огню, если хотите! – сказала старуха Главку и его спутницам. – Я никогда не приветствую здесь ни одного живого существа, кроме совы, лисицы, жабы и змеи, так что и вас не могу принять любезно. А вы все-таки не церемоньтесь, подходите к огню, к чему церемонии?

Старуха говорила на каком-то странном латинском языке, перемешанном со словами старинного варварского диалекта. Она не трогалась с места, но смотрела своими стеклянными глазами, как Главк, освободив Иону от промокшей верхней одежды, усаживал ее на бревно – единственное сиденье, какое было в пещере, и затем стал раздувать потухающий костер. Раба, несколько ободренная смелостью своих господ, также сняла свой длинный плащ и боязливо забилась в угол с противоположной стороны очага.

– Может быть, мы обеспокоили тебя? – сказала Иона своим серебристым голосом, стараясь умилостивить хозяйку.

Колдунья не отвечала. Она походила на мертвеца, лишь на минуту восставшего из могилы и затем снова погрузившегося в вечный сон.

– Скажи мне, – заговорила она вдруг после долгого молчания, – вы брат с сестрой?

– Нет, – отвечала Иона, краснея.

– Муж и жена?

– Нет еще, – сказал Главк.

– Ага! Влюбленные, ха, ха, ха! – И колдунья рассмеялась громким, протяжным хохотом, который разнесся эхом под сводами пещеры.

Сердце Ионы застыло при этом странном приливе веселья. Главк пробормотал про себя заклинание, чтобы отвратить несчастье, а раба стала бледнее самой колдуньи.

– Чему ты смеешься, старая ведьма? – спросил ее Главк резким тоном.

– Разве я смеялась? – рассеянно отозвалась старуха.

– Она впала в детство, – прошептал Главк, но в эту самую минуту встретил взгляд колдуньи, сверкавший злобным огнем.

– Ты лжешь! – проговорила она отрывисто.

– Однако ты не любезная хозяйка, – сказал афинянин.

– Полно, не раздражай ее, дорогой Главк! – вмешалась Иона.

– Хочешь, я скажу тебе, почему я засмеялась, узнав, что вы влюбленные, – сказала старуха. – Потому, что дряхлому, поблекшему существу приятно смотреть на молодых людей, таких, как вы, и сознавать, что придет время, когда вы будете ненавидеть друг друга, да, ненавидеть, ненавидеть… Ха, ха, ха!

В свою очередь, Иона прошептала молитву, чтобы отклонить зловещее предсказание.

– Да сохранят нас боги! – молвила она. – Бедная женщина, верно, ты не испытала истинной любви, иначе знала бы, что она никогда не изменит.

– Или ты думаешь, что я не была молода? – с живостью возразила колдунья. – Потому только, что теперь я дряхла, безобразна и похожа на мертвеца? Какова оболочка, таково и сердце.

С этими словами она опять погрузилась в неподвижность, такую глубокую и страшную, как будто жизнь снова застыла в ней.

– Давно ли ты живешь здесь? – спросил Главк немного погодя, чувствуя, что это безмолвие удручает его.

– О да, очень давно.

– Мрачно же твое жилище!

– Ага! Можно сказать по справедливости, что «ад под нашими ногами», – отвечала ведьма, указывая на землю своим костлявым пальцем. – Скажу тебе по секрету, темные подземные духи угрожают вам своим гневом, вам, людям молодым, красивым и легкомысленным!

– У тебя на языке одни только злые слова, плохо же ты понимаешь гостеприимство! – заметил Главк. – Впредь я согласен лучше подвергаться грозе, чем просить у тебя убежища.

– И хорошо сделаешь. Никто не должен приходить ко мне, кроме несчастных.

– Почему же несчастных? – спросил афинянин.

– Я колдунья Везувия, – отвечала старуха с угрюмой усмешкой, – мое ремесло в том и состоит, чтобы возвращать надежду безнадежным, для несчастных в любви у меня есть любовное зелье, для скупцов – обещания сокровищ, для злых, жаждущих мщения, – ядовитые снадобья. Но для счастливых и для добрых у меня есть одни проклятия! Не беспокой меня более!

Сказав это, страшная обитательница пещеры впала в упорное, мрачное молчание, и Главк тщетно пытался втянуть ее в разговор. По ее суровым, застывшим чертам не было даже заметно, что она слышит его. К счастью, буря, столь же сильная, как и кратковременная, стала утихать. Дождь перестал. Наконец, рассеялись тучи, выглянула луна и залила своим ярким, чистым светом роковое жилище. Никогда, быть может, она не озаряла группы, более достойной кисти художника: красавица Иона сидела около грубого очага. Ее возлюбленный, уже позабыв о присутствии колдуньи, расположился у ног невесты, нежно смотрел ей в глаза и нашептывал слова любви. В некотором отдалении виднелась фигура бледной, испуганной служанки, а страшная колдунья вперла в пришельцев свои мертвенные глаза. Главк и Иона казались совершенно спокойными и довольными (взаимная любовь делает такие чудеса), словно какие-то высшие, неземные создания, попавшие в эту мрачную, нечестивую пещеру, с ее странными, волшебными атрибутами. Лисица поглядывала на них из своего угла своими живыми, блестящими глазами. Случайно повернувшись к волшебнице, Главк впервые увидел под ее табуретом сверкающие глаза и голову большой змеи. Быть может, яркого цвета плащ афинянина, накинутый на плечи Ионы, раздражил пресмыкающееся, но только гребень его стал надуваться, как будто оно грозило броситься на неаполитанку. Главк проворно схватил головню из костра, но еще более разъяренная этим движением змея выползла из своего убежища и с громким шипением выпрямилась почти в рост Главка.

– Колдунья! – крикнул он. – Уйми змею, иначе ты увидишь ее мертвой!

– У нее вынуто ядовитое жало! – возразила колдунья, очнувшись при этой угрозе.

Но едва успела она произнести эти слова, как змея кинулась на Главка. Ловкий грек проворно отскочил в сторону и так сильно и метко ударил змею в голову, что она, корчась и извиваясь, упала прямо в горячую золу костра.

Старуха вскочила и бросилась к Главку с лицом, которое годилось бы для злейшей из фурий, до такой степени гневно и свирепо было его выражение, – однако, даже во всем своем ужасе это лицо сохранило очертания и следы