Одержимость - Питер Джеймс

– Нет, – рассеянно ответила она. – Совершенно точно нет.

– Нет нужды принимать решение сейчас… мы будем хранить прах для вас в течение трех месяцев.

«Урна, – подумала она. – Маленькая черная пластмассовая емкость. Господи боже, если бы все было так просто. Второе мая. Четвертое мая. Завтра».

– Очень популярна резная табличка на стену, но ее придется обновлять каждые пятнадцать лет.

– Конечно.

– Запись в Книге памяти останется навсегда, а оплачивается она только раз.

Маленькая белая емкость с белым порошком. С ее ребенком.

– Еще остаются места в саду камней, но доступ к ним ограничен. На более популярные места, к сожалению, очередь.

«Четвертое мая».

– Или вы, конечно, сможете получить урну, многие так и поступают. Пепел можно развеять в его любимом месте. Это очень популярно в последнее время. Не требует никаких затрат.

В любимом месте. Развеять прах над озером. Она представила, как держит пластмассовую капсулу, отвинчивает крышку, а ветер швыряет пепел ей в лицо, и ее передернуло.

– Я, пожалуй, подумаю.

– Разумеется. Спешки нет, мы держим прах в течение трех месяцев… после чего… избавляемся от него. Конечно, сначала мы оповещаем клиента.

– Конечно.

«Четвертое мая».

Филип Мейн на линии. Хочет ли она поговорить с ним? А где человек из крематория? Они уже закончили разговор? И о чем договорились?

– Как у тебя дела? – тихим голосом спросил он.

– Нормально.

– Ты…

– Да. Сегодня вечером. – У нее навернулись слезы. – Они отслужат заупокойную мессу. Он сказал, что обряд экзорцизма возможен только по прошествии длительного времени, что они не проводят его сразу после смерти… Господи, Филип, мне так страшно.

– Все будет хорошо.

– Я бы хотела, чтобы и ты пришел.

– Все будет в порядке, девочка моя.

Она высморкалась.

– Позвонить тебе после?

– Да, мы с тобой выпьем.

Она шмыгнула носом, и ей вдруг стало хорошо. Хорошо, что он на другом конце провода. Огромная теплая волна нахлынула на нее, окатила с ног до головы.

– С удовольствием.

* * *

Ей удалось припарковаться прямо напротив своего дома. Часы показывали без четверти шесть. Алекс заглушила двигатель и закрыла глаза. Послышались шаги, и она испуганно посмотрела сквозь стекло – мимо шел человек с лабрадором на поводке. Мужчина окинул ее восхищенным взглядом через лобовое стекло. Она отвернулась, покраснев, и на мгновение воодушевилась. Нормальная жизнь продолжала существовать, была возможна. Она сжала рулевое колесо, уставилась на свой дом. «Как кролик, – подумала она. – Испуганный кролик в клетке. Четвертое мая».

Что это значило, черт побери? Почему это число постоянно всплывает?

Как это может быть, что она сидит в машине в нескольких футах от своей двери и не осмеливается войти? Ее дом? Ее жилище? Она посмотрела на синюю входную дверь, на белую краску стен; они выглядят уже немного обшарпанными, можно бы и перекрасить. Она попыталась вспомнить, когда дом красили в последний раз. Пять лет назад, не меньше. Господи, он казался таким надежным, таким нормальным… станет ли он когда-нибудь снова таким? Сможет ли она когда-нибудь снова жить там?

Ее трясло как в лихорадке. В боковое зеркало она увидела священника и с ним еще одного человека, тоже в черной сутане. Они шли по улице, тащили что-то вдвоем. Когда они приблизились, она разглядела, что это коричневая виниловая сумка.

Спутник был старше Оллсопа – лет сорока с небольшим.

Алекс вышла из машины.

– Как удачно, – сказал Оллсоп, – вы только что приехали. Мы боялись, что опаздываем. Вы, конечно, знакомы, да?

Алекс вежливо улыбнулась его спутнику; у него было вежливое бесстрастное лицо городского священника, не сельского. Будь он облачен в костюм, а не в сутану, его можно было бы принять за адвоката высокого полета.

– Нет, – ответила она.

– Дерек Мэтьюс, – отрывисто представился второй. – Викарий церкви Святой Марии.

Рукопожатие у него оказалось твердое.

– Ах да, – сказала Алекс. – Боюсь, но я в последнее время не часто бывала в церкви.

– Как и большинство людей, миссис Хайтауэр, – без малейшего намека на юмор ответил он.

– Я надеюсь, вы не обиделись… что мы не вас пригласили на похоронную службу… ее вел приятель моего мужа, который знал моего сына… нашего сына. Мы сочли, что это будет уместно.

– Естественно.

– Может быть, мы… – намекнул Оллсоп.

– Да. – Вид Мэтьюса выбил ее из колеи. – Конечно, прошу вас.

Алекс посмотрела на их сумку. По ее виду можно было подумать, что они собрались на пикник и несут сэндвичи.

– Церковь Святой Марии. Красивая.

– Но не для пуриста, – лаконично ответил Мэтьюс. – Это архитектурная катастрофа.

Когда Алекс закрыла за вошедшими дверь, Мэтьюс снисходительно огляделся.

– Может… чаю?

– Я думаю, нам лучше сразу же приступить к делу. – Мэтьюс взглянул на часы. – У меня назначена встреча, и я не должен опаздывать.

Оллсоп хотел уклониться от ее взгляда, но не сумел и залился краской.

– Я… гм… подумал, что присутствие Дерека будет полезно. Он гораздо более опытен в таких делах, чем я.

Его правый глаз бешено задергался.

– Да, конечно. – Алекс нервно посмотрела на Мэтьюса. – В какой комнате?

– В той, в которой имело место явление, – резко бросил Мэтьюс, словно обращался к портье в отеле.

– Явления происходили во всех комнатах, – язвительно произнесла она.

– Вы здесь валяли дурака с оккультистами, миссис Хайтауэр?

– Я ни с кем не валяю дурака, – с невольным гневом ответила она.

– Вы здесь не проводили сеанс или что-нибудь подобное?

«Послушайте, – хотела сказать она, – я вам не школьница». Но сдержалась и кивнула.

– Здесь на прошлой неделе состоялся круг. – Покраснев, она виновато взглянула на Оллсопа, будто подвела его.

– Тогда, я думаю, мы должны провести обряд в той комнате, где это происходило. – Мэтьюс становился все более нетерпеливым.

– Прошу прощения. – Она чувствовала себя глуповатой и беспомощной.

Алекс провела их наверх. Ничего не случится, абсолютно ничего, и Мэтьюс будет считать ее еще большей дурой.

«Господи», – подумала она, открывая дверь. Здесь все еще стояли стулья по кругу, и при виде их ее лицо залила краска.