Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков

– Не было печали, а как сего прыткого чиновника звали?

– Йорген Спаре, ваше высочество.

– Спаре? Вот же семейка кляузная, ну да ничего, даст бог – посчитаемся. Так Настя с вами?

– Ага, да прочие сенные девки, да Сеньку-лакея прихватили.

– А терем на кого оставили?

– Князь Одоевский сторожей приставил, спасибо ему. Князь-то как услыхал, что ты объявился, радовался вельми да велел кланяться.

– Вот оно как, ну что же, спасибо на добром слове.

Так беседуя, мы добрались до лагеря, где встали рядом со стрельцами Анисима. Пока мои драбанты обустраивались, я подъехал к обозу и увидел, как вокруг возов с припасом хлопочет Настя во главе своей женской команды.

– Здравствуй, Настенька! – громко поприветствовал я ее.

Суета как по команде остановилась, и все участники ее, развернувшись, изобразили поясной поклон. Первой голову подняла Настя, и в ее серых глазах заплескалась радость.

– И тебе здравствовать, пресветлый князь, – произнесла она певучим голосом.

– Как добрались?

– Слава богу, все хорошо.

– Экая ты в своих обновах красавица!

– Скажешь тоже, князь, – засмущалась она. – Клим заставил меня в это платье переодеться – говорит, чтобы не признали. Сам обасурманился на чужбине – и меня во грех ввел.

Действительно, Настя была одета как зажиточная немецкая горожанка – в хорошо сшитое платье с высоким лифом и шнуровкой на спине. Волосы убраны под сетку и покрыты чепцом.

– Нельзя было иначе, ваше высочество, – вступил в разговор подошедший Клим, – а так ее ни одна собака не признала.

– Ни одна собака, говоришь, это хорошо! Вы тут управляйтесь пока, а мы с Климом отъедем ненадолго.

Когда мы вернулись, уже был разбит мой шатер и на ветру трепетал поднятый над ним мекленбургский штандарт. Вокруг моего большого шатра стояли шатры моих офицеров, а вокруг них стройными рядами группировались солдатские палатки. «Стройные ряды» – в данном случае не преувеличение: в отличие от ополченцев, устраивавшихся довольно хаотично, палатки и шатры в моем военном городке стояли идеально ровно, а по периметру его ходили с заряженными ружьями часовые.

– Ну, показывай письма, Клим Патрикеевич, узнаем, чего родня нам пишет, – проговорил я, входя внутрь своего шатра, представлявшего собой довольно внушительное сооружение.

Внутри это сооружение было разделено на несколько комнат, в одной из которых стоял стол и пара кресел. Клим, не мешкая, достал откуда-то небольшой сундучок и, открыв его, стал подавать одно за другим послания моей родни.

Первым я прочитал письмо принцессы Катарины. Увы, стиля принцессы наша разлука изменить не смогла. После вступления, включавшего в себя аккуратное перечисление всех моих титулов, следовал подробный отчет обо всех делах. Если резюмировать эту часть послания, то дела шли хорошо. Доходы росли, увеличивая благосостояние семьи, которая наконец-то увеличилась. Вторая часть письма была как раз посвящена этим подробностям. Итак, великий герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт III, то бишь я, стал отцом. По поводу рождения первенца звонили все колокола Швеции и был устроен пышный прием. Крестным отцом был его родной дядя король Густав Адольф, а крестной матерью – графиня Эбба Браге. Несколько неожиданно. Интересно, что по этому поводу сказала вдовствующая королева Кристина? Впрочем, мой добрый приятель Густав, с тех пор как стал королем, гораздо меньше обращает внимания на мнение окружающих его людей. Ага, наконец-то, родился у меня все-таки сын, и нарекли его Карлом Густавом. Я так понимаю, в честь братьев принцессы. Хм, могли бы, конечно, и меня спросить, хотя как? Назвать в честь меня тоже не вариант, в Мекленбурге сейчас целых два Иоганна Альбрехта, в смысле я и мой гюстровский кузен, третий был бы явно перебором. В честь моего отца Сигизмундом Августом тоже не комильфо – его в честь польского короля назвали. Ну ладно, Карл так Карл. Больше письмо ничего интересного не содержало, очевидно, отправила его дорогая супруга прежде, чем узнала о моей пропаже.

Письмо из Мекленбурга было от тетушки герцогини Софии. В нем она также большей частью отчитывалась о делах в нашем совместном герцогстве. Дела, в общем и целом, шли превосходно. Государство наше богатело, подданные процветали и всячески благословляли мудрое правление своих сюзеренов. Пленные поляки большей частью выздоровели, после чего, выплатив положенный выкуп и увеличив таким образом наши доходы, покинули пределы нашего богоспасаемого герцогства. Некоторые, впрочем, имели наглость умереть от ран, совершенно цинично наплевав, я так понимаю, на свои обязательства передо мной. По счастью, самый ценный наш пленник пан Мариан Одзиевский благополучно выжил, чем крайне обрадовал господина фон Радлова, ставшего канцлером и по совместительству казначеем Мекленбурга. Ну-ну, я немножко в курсе выздоровления пана Мариана, поскольку успел с ним повстречаться. То еще счастье! Впрочем, хорошо все, что хорошо кончается.

Последним я прочитал письмо матери. Герцогиня Клара Мария сообщала мне о раскладах в Священной Римской империи. Император встретил известия о моих воинских талантах и дружбе со шведским королем без малейшего воодушевления, хотя никакого повода для недовольства у него нет. При католическом венском дворе вообще косо смотрят на лютеранский север, а юный, но чрезвычайно прыткий герцог Мекленбурга и вовсе не вызывает ничего, кроме раздражения. Посему мне следует и в дальнейшем держаться как можно дальше от католического юга, хотя скоро должны состояться выборы в имперский рейхстаг, и в нашем имперском округе многие полагают, что лучшей кандидатуры, чем великий герцог Иоганн Альбрехт, им не найти. Разумеется, когда он вернется. Угу, похоже, в старушке Европе начинаются события, которые в конце концов приведут к Тридцатилетней войне. Ладно, посмотрим, что из этого всего выйдет. А это что? Известная вам особа, разрешившись от бремени прелестной девочкой, едва не умерла от родильной горячки. По счастью, Господь не дал остаться ребенку сиротой, и Марта медленно идет на поправку. Малышку нарекли Марией Агнессой, и, пока мать ее не выздоровеет, она воспитывается в семье придворного моей матушки, которая будет о ней всячески заботиться. А поскольку здоровье у герцогини уже не то, не худо бы и отцу ребенка побеспокоиться о ее судьбе. Вот так.

В моем воображении живо воскресли воспоминания о том страшном дне, когда я едва не погиб в бою с лисовчиками. Тогда, находясь в забытьи, я услышал голос Марты:

– Принц… мой принц… вы не можете покинуть этот мир и оставить нас с дочерью совсем одних. Возвращайтесь и не беспокойтесь ни о чем, наше с вами время еще не пришло.

Эти слова долго еще звучали у меня в голове, пока новые заботы не сгладили их в моей памяти. Но вот теперь они зазвучали вновь, и я, находясь в странном оцепенении, начал повторять:

– Марта, моя Марта!

– Что вы сказали, ваше королевское высочество? – обеспокоенно спросил меня зашедший в этот момент Кароль.