Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков

Когда гости наконец расселись, я вышел к ним в сиянии своего парадного костюма, привезенного сообразительным Рюминым. Возможно, приглашенным боярам не слишком понравились пышные брабантские кружева и ленты, но блеск драгоценных камней на камзоле, золотые орденские цепи на груди и герцогская корона ясно показывали всем присутствующим, что перед ними князь Священной Римской империи, и они дружно встали. Важно наклонив голову в сторону приглашенных, я через стоящего подле Клима пригласил всех садиться и отобедать чем бог послал.

– Князь просит гостей не побрезговать его скудным угощением! – воскликнул Рюмин.

Гости не заставили себя ждать и, провозгласив здравицу новорожденному принцу, дружно выпили из поданных им чар и принялись за запеченную баранину. Где Клим взял столько посуды, даже не представляю, но, едва гости смолотили первую перемену, последовала вторая – та же баранина, но уже вареная. После мясных перемен гостям подали уху. Ухой в это время назывался почти любой суп, но в нашем случае она действительно была рыбной. Рыбкой, как потом выяснилось, с Климом поделились монахи. Все это сопровождалось здравицами в честь всех присутствующих, но в пьянку не переросло, несмотря на обязательную чарку при каждой перемене.

– Уважил ты нас, князь, – прогудел мне сидящий рядом Трубецкой, – и обычай соблюл, и себя показал. Я по первости, уж прости, думал, что ты что-то вроде юродивого. И то посмотреть, ну какой из тебя был князь? То из пушек палишь, то рубишься в первых рядах, то еще чего учудишь. А у тебя и войско справное, и корона не хуже, чем у любого короля!

– Что до обычая, то в чужой монастырь со своим уставом не ходят, Дмитрий Тимофеевич. А так – твоя правда, я больше к войне привычен, чем к каким другим делам. Оттого король Густав Адольф и послал меня на войну, а не назначил, к примеру, в риксроде, это дума у них так боярская называется, сидеть. Ну а уж коли здесь оказался, так попросил меня помочь, чтобы брата его вы себе царем выбрали.

– А какая нам корысть от того, что мы шведского королевича своим царем сделаем?

– А ты, князь Дмитрий Тимофеевич, про какую корысть спрашиваешь, ту, которая для всего царства, – или для тебя лично?

– Хитер ты, герцог заморский, хоть и любишь простецом прикинуться, – усмехнулся глава первого ополчения. – А я тебе так скажу: мы, князья да бояре, – соль земли! Мы хребет государству, и если нам хорошо, то и всему царству хорошо будет.

– Я тогда тебе так отвечу, князь: кого бы вы ни выбрали, он ваших привилегий не тронет и вотчин ваших отнимать не станет, не суть важно – древних или тех, что вам в Смуту пожаловали. И королевичу Карлу Филипу за малолетством его понадобятся верные слуги и опытные помощники, а из Швеции он их много не привезет, поскольку они здешних дел не ведают да и силы здесь не имеют. Так что кто-кто, а вы точно не пострадаете. Но польза будет не только вам – сам ведаешь, немалая часть земли Русской захвачена шведами, но если вы брата шведского короля выберете своим царем, то он со своим братом воевать не станет и отдаст все, что занял, миром.

– Так король Жигимонт пожирнее кусок занял, чем Корелла с Новгородом… – заметил было Трубецкой, но я перебил его:

– Король Сигизмунд такая жадная сволочь, что не вернет вам ни Смоленска, ни каких других земель, а чего доброго – еще что-нибудь захватит. Дескать, сын его все равно станет королем Речи Посполитой, и все будет под одной рукой.

– Это верно, что Жигимонту в руки попало, то обратно непросто воротить будет, а что, если королевича Карла мы выберем, брат его пособит войском?

– Пособит, отчего же не пособить, ему Сигизмунд тоже враг не из последних, потому как на престол его зарится.

– Ну, дай бог!

– А чего дай бог? – пьяно спросил сидящий с другого края Долгорукий.

– Князь говорит, дай бог, чтобы поляки скорее сдались да можно было бы делом заняться. Земский собор созвать да царя выбрать, – тут же ответил я ему.

– А как Жигимонт пожалует? – не отстал Долгорукий. – Сказывают, король великую силу собирает под Смоленском да хочет сюда идти!

– Да пусть идет, – пожал я плечами, – без пороху он много не навоюет, а одними саблями нас теперь не одолеть. Хотя поторопиться не помешало бы.

– А ты почем знаешь, что у Жигимонта пороха нет, ты что, колдун?

Услышав последнюю фразу, все за ближними столами притихли, я же, не поворачивая головы, махнул Аниките, и он стал подливать Долгорукому в чашу. Тот, услышав журчание, обрадованно обернулся и, подхватив чашу, попытался прокричать здравицу, но у него плохо получилось.

– Устал, князь-боярин, от дум тяжких да забот ратных! – сказал я негромко, но вполне отчетливо. – Еще, чего доброго, перепутает да «горько» крикнет, а я с князем Дмитрием Тимофеевичем целоваться не хочу!

Первыми засмеялись сидевшие рядом, затем к ним присоединились остальные, и скоро хохот гремел по всей площадке, занятой пирующими. Я, улыбнувшись, встал и, кивнув собравшимся, вышел из-за стола. Во время пира я лишь пригубливал из своего кубка да отщипывал понемногу от каждого блюда и потому был бодр и почти не хмелен. Твердым шагом я прошел к себе в шатер и, пройдя его насквозь, вышел к палатке, где жили Настя с Ксенией и служанки. Девушки сидели у огня и что-то рукодельничали, беседуя. Так уж получилось, что возможности поговорить с царевной, после того как я с Климом привез ее в лагерь, не было. Днем я всегда был на виду, а ночью и вовсе было не до того. Когда я вошел, они замолчали на полуслове и попытались встать, но я, помахав рукой, чтобы не беспокоились, присел рядом. Они обе были одеты в немецкие платья – Настя в серое, а Ксения в голубое. Короткие ее волосы были убраны в чепец, вырез открывал полностью шею и немного плечи и грудь, отчего царевна явно смущалась. Внимательно приглядевшись, я понял, что Настя пожертвовала Ксении свою праздничную одежду, оставшись в повседневной.

– Царевна, – обратился я к Ксении на немецком, – удобно ли вы расположились, всего ли вам довольно?

– Благодарю вас, герцог, вы очень добры к своей пленнице, – отвечала она мне.

– Вы несправедливы ко мне, ваше царское высочество, вы вовсе не пленница, а гостья моя. Если хотите, всегда можете уйти, однако в сложившейся ситуации я бы вам этого не рекомендовал. Я узнавал, вас ищут, однако здесь вам ничто не угрожает, поскольку вы находитесь под моей защитой. Кроме того, вас никто не узнает в таком наряде, если вы, конечно, сохраните известное благоразумие. Военная опасность стала теперь гораздо меньше, и я вполне могу заняться вашим делом. Сообщите мне все, что вам известно, и я немедленно займусь поисками.

– Зачем вам это?

– Ни за чем. Я просто хочу помочь вам, вот и все. Считайте это моим капризом.

– Княже, ты где? – раздался голос Аникиты снаружи.

– Кто это? – перепугалась Ксения.

– Не бойтесь, царевна, это мой человек, впрочем, не надо, чтобы он вас видел, так что я вас покину, а вы пока подумайте над тем, что я вам сказал.