Чрезвычайные обстоятельства - Валерий Дмитриевич Поволяев

этот портфель! Сторублевыми бумажками. В пересчете на карбованцы – точно сто тысяч. Ну как?

– Ошеломляюще, – не стал отнекиваться Скляренко.

– А знаешь, сколько стоит генеральское звание? – Васнецов не стал дожидаться ответа: все равно Скляренко этого не знает, лицо у него было отупелое, тяжелое, будто он собирался проделать путь назад, от человека к обезьяне, в тусклых глазах ни единой мысли: небось, мается дурак, думает, зачем же кланяется пулям в Афганистане, коли можно без особых хлопот получить генерала? – В два раза меньше геройского звания. Все имеет пересчет на деньги. И партийные билеты, и ордена, и честь, и желудок – абсолютно все!

Скляренко продолжал тупо глядеть на портфель, который он принес, зачем-то выложил на стол и попал под ошеломляюще-ударную лекцию: то, что он услышал сейчас, надо силком выковыривать из ушей, выбивать, как выколачивают пробки из бутылок – кулаком о дно; но вот ведь как – когда слышишь обо всем этом, начинаешь думать о конце жизни, о смерти, хотя страх смерти был Скляренко чужд – хапанье за деньги орденов и генеральских погон – это признак смерти. Человек чувствует предел, задыхается, хлопает ртом, глаза у него вылезают из орбит, а он старается нацепить на себя побольше всего, побольше разных побрякушек, железок, золотых цацек – и все за деньги, вытаскивает их из карманов, пятидесятирублевых бумажек там нет, они не в ходу, только сторублевые, хрустящие, только из-под пресса… И куда потом девать цацки? Брать с собою в могилу? Ведь конец-то все равно наступит.

Люди, покупающие себе звезды на лацканы, бесятся с жиру, а у Скляренко нет достаточно денег на жизнь – достаточно по понятиям обыденным, скромным, принятым в офицерской среде, и нет вообще по понятиям жизни на вольную ногу. Скляренко нищ. И будет дурак, если не обеспечит себя деньгами на жизнь.

Он продолжал тупо, невидяще смотреть на аккуратный плоский «дипломат». Надо же, входит сто тысяч, если заполнять купюрами орехового цвета.

Если он пойдет путем прежним, каким шел до сих пор, то ему двух жизней не хватит, чтобы дотянуть до того сытого состояния, когда он будет удовлетворен, а те, кто проносится мимо на белых конях удачи, обгоняют, устремляясь к горизонту, никогда ни за что не подвезут его, даже не обернутся, если конь ненароком собьет его с ног или копытом раскровянит голову!

А он еще сомневался, надо ли наполнять дипломат тем, чем он наполнил, – ведь все-таки таможня, пограничный барьер, свои особисты-ребята с недреманными глазами тоже не только одних мух ловят – завалиться можно было на каждом шагу, каждую минуту, но Скляренко решил рискнуть – и, рискнув, выиграл.

Он настолько ничего не скрывал, что даже не пытался ссыпать порошок в какой-нибудь опорожненный японский приемник, в крупные батарейки «санио» с тяжелой начинкой – повез в обыкновенных полиэтиленовых кульках, сверху положил газету, два удостоверения – одно к ордену, другое к медали, положил и орден с медалью – рубиновую звездочку и ЗБЗ, и еще фальшивую сопроводиловку, отпечатанную на машинке – подполковник Скляренко Э. М., мол, везет химический порошок пакистанского производства на исследование в лабораторию округа.

У него буквально сердце остановилось, когда усталый таможенник с висячими монгольскими усами глянул на «дипломат», спросил: «Тут что?» – невесомо провел рукой по верху портфеля, поднял темные добрые глаза на подполковника – к афганцам он относился с уважением, с нежностью и страхом – у него самого сын находился в Афганистане, и кто знает, может, он служит в подчинении у этого седого, с крепкими скулами и жестким лицом подполковника.

Скляренко ответил как можно небрежнее: «Оказия! Велено передать в штаб округа, сопроводительные документы имеются», – приподнял крышку дипломата, таможенник увидел орден и медаль, прикрыл дипломат рукой. «Можете идти, товарищ подполковник! Доброго вам отпуска!»

Взгляд у таможенника сделался неожиданно ищущим, тревожным, он словно бы хотел что-то спросить у Скляренко, но не спросил, лишь вздох сожаления возник в нем и пропал. Он повернулся и ушел. Походка была у него тяжелой, как у подбитой птицы. Скляренко молча открыл «дипломат».

– Правильно, вернемся к нашим баранам, – сказал Васнецов. – С неприятностями на границе пусть разбирается сама граница.

Скляренко бережно достал орден, положил на стол, достал медаль, положил рядом, снял газету и развернул дипломат лицом к Васнецову. У того посветлели глаза – удивленно выбелились изнутри, он знакомо колупнул ногтем один из пакетов и произнес тихо, совсем иным тоном, чем только что говорил:

– Вот это да!

– Прошу, – сказал Скляренко. Придвинул «дипломат» к Васнецову.

Тот стремительно изогнулся, обходя стол, сделал несколько широких шагов к двери, щелкнул английским замком – на двери у него стоял английский замок с защелкой изнутри. Скляренко невольно улыбнулся: «Видать, для потайной работы! Чтобы сотрудники не допекали!»

– Извини, я как та монахиня, что боится забеременеть, – сказал Васнецов и неожиданно виновато раздвинул руки, – на кукурузный початок натягивает презерватив. У вас в Афганистане все проще.

– У нас в Афганистане не только это проще – у нас вообще все проще! – без улыбки подтвердил Скляренко.

– Как таможня? Ничего?

– Ничего!

– Еще одна дырка в нерушимой и единой, – Васнецов улыбнулся.

– Прошу! – снова проговорил Скляренко и еще ближе придвинул «дипломат» к Васнецову.

– Спасибо! Спасибо большое! – с чувством произнес Васнецов, глаза у него обрели обычную живость и блеск. – Но больше, Эдуард, не рискуй.

– Один раз можно было попробовать?

– Один можно, но не больше. У меня ведь и свои каналы задействованы, – ох, какое словечко употребил Васнецов: «задействованы», ни в одном ведь словаре не отыщешь, – и свои проходы есть, и люди свои. Ты сам понимаешь, это целая система, которую я не могу тебе открыть. Больше не рискуй. Сгоришь. Сам сгоришь и меня подпалишь.

– Я не из болтливых.

Васнецов предупреждающе поднял руку:

– Я не о том.

– У меня есть просьба, – Скляренко, поймав вопросительный взгляд Васнецова, положил руку на «дипломат». – Половину всей выручки – мне!

– Половину всей выручки? Зачем тебе столько?

– Мне надо встать на ноги! Бедность заела, – манерно проговорил Скляренко.

– Но ведь это же сумма, на которую можно купить звание Героя Советского Союза! С подписью самого Брежнева, – Васнецов рассмеялся – не ожидал, что у боевого подполковника будет такое лицо – а если быть точнее, в одном лице у него совместилось два: верхняя часть была изумленной, с оттенком простецкого восхищения, нижняя, потяжелевшая, наполненная металлом – обиженная. – Ты чего?

– Мне же обзаводиться надо! Я действительно беден, как церковная крыса.

– Поезжай на юг, отдыхай и ни о чем не думай! Уж что-что, а превратить тебя из бедного в богатого – задача малость попроще, чем из подполковников сунуть сразу в генерал-майоры, – Васнецов положил руку на «дипломат», – обещаю, что за эту партию ты получишь самый выгодный процент из всех, что есть. Никто