Императрица семи холмов - Кейт Куинн

Сабина, не стесняясь в выражениях, высказала все, что думает по этому поводу, и доложила Адриану, потребовав, чтобы лекаря высекли. После этого случая сопровождавшие легион женщины и дети получали такую же врачебную помощь, что и легионеры.

Помню, как мы с ней занимались любовью в моей походной постели, стараясь не слишком шуметь при этом, что, увы, не всегда удавалось. Как-то раз Филипп пригрозил, что выльет на нас ведро воды, если мы и дальше будем мешать ему спать.

– Пошел ты сам знаешь куда, – вежливо посоветовала ему в темноте Сабина. Я же расхохотался так, что едва не умер от смеха.

Помню, как Тит постоянно напоминал мне про Деметру, которая ждала меня в Моге.

– Она ведь носит твоего ребенка! – бросил он мне с упреком в голосе. – Ты же, не прошло и дня, нашел себе другую. Ты хотя бы изредка о ней думаешь?

– Нет, – честно признался я. – И только посмей заикнуться о ней Сабине!

Нет, я пытался представить Деметру. Как с каждым днем ее живот круглеет и круглеет, а она все мнет и мнет тесто, печет хлеб или играет с сыном. Согласен, Деметра, с ее царственным ростом и копной медового цвета волос внешне была куда привлекательнее малышки Сабины с ее веснушками. Иногда я исподтишка наблюдал за ней, как она с серьезным видом, ломая язык, пыталась произнесли по-дакийски новое слово. Как она выливала на голову опциона ушат крепких солдатских словечек. В эти минуты я со всей ясностью понимал, как наскучила мне прекрасная и правильная Деметра.

Впрочем, терзаться раскаянием было некогда. На дворе стояло лето. У меня был император, у которого я нес службу, и враг, которого мне предстояло убить. Днем передо мной лежала долгая дорога, которая ни на что другое не оставляла времени, ночью – худенькая девушка рядом со мной. Вот, собственно, и все, что запомнилась от того долгого похода, а отнюдь не широкая картина политических шагов и стратегий. Хотите узнать историю той военной кампании? Ступайте к колонне Траяна у подножия Квиринала и изучайте себе на здоровье фриз, застывший и бесцветный! Этот фриз, вполне вероятно, снабдит вас фактами, но из него вы никогда не узнаете, сколь великолепен был Траян, как он, словно спустившийся с небес бог, шагал пешком рядом со своими солдатами. Фриз бессилен передать подробности того марша, те самые мелочи, что до сих пор будят старого солдата посреди ночи, напоминая ему, что то были лучшие деньки его жизни.

К Сармизегетузе мы подошли к концу лета. Увы, с этого момента, моя память становится чересчур ясной.

Плотина

Письмо от дорогого Публия!

Плотина потрогала пальцами выпуклости печати. Наконец-то! Письма от него приходили нечасто, хотя сама она писала ему каждую неделю. Впрочем, ничего удивительного. Расстояние слишком велико, дороги ненадежны, да и вообще он теперь важная фигура, и его первоочередного внимания требуют совершенно другие вещи. Даже самый преданный сын вынужден выбирать между долгом и матерью. Нет, нет, никто не скажет о ней, что Помпея Плотина чересчур навязчивая мать. Впрочем, Адриан всегда выкраивал минутку, чтобы написать ей, причем собственноручно. Ее дорогой Публий прекрасно знает, с каким упоением читает она его твердый, красивый почерк. Ведь это она сама учила его писать. Правильно держать в пухлых мальчишеских пальчиках стило.

– Послушайте, девушки! – крикнула она своим служанкам. Те слегка испуганно посмотрели на нее. С какой стати их хозяйка вдруг такая веселая. – Сегодня такой чудесный день. Берите свою работу и идите на улицу.

По большому счету чудесным день был с большой натяжкой. В Рим пришла осень, серая, безрадостная. Зелень садов поблекла, лилии увяли, розы пожухли и из алых сделались бурыми. Не забыть бы сделать внушение садовникам!

Спустя час Плотина, в своих темно-фиолетовых шелках, ступила на сухую траву, направляясь к небольшому гроту, в котором – как бы приглашая вас присесть рядом с нежно журчащим фонтаном, – стояла мраморная скамья. Отсюда открывался прекрасный вид на раскинувшиеся внизу императорские сады. Служанки расположились вокруг нее – рабыни с корзинками, в которых лежало шитье, вольноотпущенницы с ее письмами, маленькие девочки, готовые бегом броситься выполнять любое ее поручение.

– Живо угомонитесь! – строго велела Плотина. Женщины тотчас умолкли и взялись за работу. Нет, ее челядь отлично вышколена, но рабы, они как собаки, что нуждаются в строгом ошейнике и крепком поводке. Стоит дать слабину, как эти кумушки тотчас раскудахчутся, как куры в курятнике, обмениваясь слухами и сплетнями. Бросив напоследок строгий взгляд на служанок, Плотина устроилась на скамье и открыла письмо.

Да, ее дорогой Публий жив и здоров. Разумеется, у него много дел. Нет, конечно, он слишком скромен, чтобы прямо об этом написать, однако Плотина не сомневалась, что под его руководством вверенный ему легион процветал. Траян же, увы, по-прежнему не желает даже думать о преемнике.

«Я вижу, как ты хмуришь брови, – писал ее дорогой Публий, – но боюсь, что по вечерам я, вместе с другими офицерами, напиваюсь на ужине у императора. Знаю, ты этого не одобряешь. Я же, поверь мне, не питаю никакой любви к неразбавленному вину и армейским историям, но, похоже, другого выхода у меня нет, если я хочу разговаривать с Траяном без смущения».

Плотина действительно нахмурила брови. Впрочем, сердилась она не на дорогого Публия, а на Траяна. О боги, такой дальновидный человек буквально во всем и такой близорукий, когда дело касается родной семьи! По-прежнему пьет неразбавленное вино и обменивается сальными шуточками с солдатней, как какой-то мальчишка! Какое счастье, что Адриан пережил эти крайности в куда более подобающем возрасте!

«Твой супруг-император трудится до седьмого пота, – продолжал тем временем дорогой Публий, – и нам ничего не остается, как во всем подражать ему. От его взгляда не ускользнет даже самая последняя мелочь, но он находит время и для тех дел, что остались в Риме. Знала бы ты, с каким воодушевлением он ухватился за схему раздачи хлеба, предложенную Вибией Сабиной!»

И вновь брови Плотины хмуро сдвинулись на переносице. У нее до сих пор не укладывалось в голове, что эта девчонка увязалась вслед за армией. Римская матрона, шагающая вместе с легионами? О боги, что эта взбалмошная девчонка вбила себе в голову? Нет, конечно, дорогой Публий в душе был против, но он слишком добр, слишком мягок, чтобы приструнить супругу. За него это в своих письмах делала Плотина. Ведь кто еще, как не она?

– Сноха, – сказала она полной эфиопке, которая пользовалась ее доверием и которой было поручено надзирать за швеями, – согласись, что от нее не дождешься уважения.

– Да, госпожа, – покорно ответила та, не отрыва глаз от иглы. Служанки давно уяснили для себя, что даже если к вам обратились с вопросом, ответа как такового не требуются. Плотина одобрительно кивнула и, зябко поежившись, плотнее завернулась в темно-фиолетовую паллу. Осенний ветер бодрил, но и пронизывал до костей.

Кстати, говоря о поддержке сирот, Сабина хотела бы внести свой вклад в ее осуществление.

Что ж, была вынуждена согласиться Плотина, возможно, в предложении этой упрямицы есть смысл. Специальный императорский фонд, ежегодно берущий на свое содержание осиротевших свободнорожденных римских детей – это, конечно, прекрасно. Но вряд ли эта идея пришла в голову Сабине! Дорогой Публий предлагал Траяну нечто подобное еще года два назад, но тот отказался его выслушать. Или, может, это с самого начала была ее идея, а дорогой Публий лишь озвучил ее перед императором, лишь бы сделать приятно своей женушке?