Круг замкнулся - Джонатан Коу

— Да, пишу. Вон, взгляни, если не веришь. Он указал на угол комнаты, где стояли две большие картонные коробки с рукописью. Софи присела на корточки перед коробками и, заручившись молчаливым согласием хозяина, вынула их содержимое.

— Да здесь не меньше десяти тысяч страниц, — удивилась она, перебирая листы.

— Это потому, что я храню все черновики, — сказал Бенжамен. — Хотя книга получится действительно длинной. К тому же в этих коробках я держу рабочие материалы, разные источники — то, что писал, когда был студентом, дневники за последние годы. Даже мои школьные пробы пера.

— Значит, это будет книга о тебе. Вроде автобиографии.

— Не совсем. Во всяком случае, я надеюсь, что не только обо мне.

— Тогда… — Софи хихикнула, — дурацкий вопрос, конечно… и ты, наверное, бесишься, когда его задают… но о нем твоя книга?

Обычно этот вопрос и впрямь бесил Бенжамена. (Впрочем, он слышал его все реже и реже.) Но почему-то он обрадовался, когда его задала Софи.

— Ну, — принялся он объяснять, — называется книга «Бунт», и речь в ней идет о политических событиях, случившихся за последние лет тридцать, и о том, как они повлияли на… мою жизнь.

Софи неуверенно кивнула.

— Проще говорить о форме, — торопливо продолжил Бенжамен. — О том, чего я пытаюсь достичь в формальном смысле (знаю, звучит ужасно амбициозно, безумно даже), но я хочу использовать новый способ соединения текста — печатного текста — с живым словом. Роман с музыкой. Понимаешь?

— И как это будет выглядеть? — спросила Софи.

— Ну, вот к этому, — сказал Бенжамен, листая страницы рукописи, — приложат диск. И какие-то отрывки придется читать на компьютере. Текстовые вставки я сделал сам — иногда это обычное чтение, а иногда на экране возникает только одно-два слова. А некоторые отрывки сопровождаются музыкой, которая тоже звучит на компьютере.

— И музыку ты тоже написал сам?

— Точно. — Обеспокоенный ее молчанием, серьезностью, с которой она на него смотрела, Бенжамен добавил: — Со стороны это кажется сумасшествием, да? Знаю. Может, это и есть сумасшествие. Может, я и вправду рехнулся.

— Нет, нет. Наоборот, это все страшно увлекательно. Но трудно понять, что ты имеешь в виду, не прочитав… хотя бы пару страниц.

— Я пока не готов показывать написанное. — Следуя инстинкту самозащиты, он потянулся к фрагменту рукописи, который она держала в руках.

— Да. Конечно.

Но вид у Софи был такой разочарованный, а Бенжамену меньше всего хотелось ее огорчить, и вдобавок уже много лет никто не проявлял интереса к его работе, — словом, из чувства признательности к Софи он решил, что должен как-то ее отблагодарить.

— Могу дать послушать музыку, — застенчиво предложил он.

— Правда? Я буду только рада.

— Тогда вперед.

Несколькими кликами он открыл папку с сопроводительными файлами. Просмотрел названия, выделил одно и щелкнул мышкой. Подключил компьютерные колонки и, сложив руки на груди, замер в напряжении. Он вспомнил, как проигрывал эту музыку для Сисили, отреагировавшей единственной фразой: на пленке слышно, как где-то неподалеку мяукает кошка.

Но Софи оказалась более отзывчивой слушательницей.

— Чудесно, — прокомментировала она спустя минут пять.

Музыка была сложной, с вариациями, немного похожая на электронную, но отличавшаяся большим разнообразием аккордов. Мелодия постоянно прерывалась: она то возникала в партии гитары, или струнных, или духовых, то исчезала, теряясь в густой контрапунктной текстуре. Эти незавершенные мотивы звучали, словно обрывки полузабытых народных песен. Гармонически упор делался на минорных септимах и нонах, что придавало музыке меланхоличный оттенок, но в то же время основной узор восходящих аккордов предполагал оптимизм, взгляд, с надеждой обращенный в далекое будущее.

Вскоре Софи заметила:

— Чуточку похоже на пластинку, которую ты когда-то подарил маме.

— «Хатфилд и зе Норт»?[20]Да уж, не самую современную музыку выбрал я для подражания.

— Но это то, что нужно. Тебе нужно. Звучит разом… печально и весело.

Всплыла новая мелодия, и Софи сказала:

— А это я знаю. Украдено из знаменитой песни, верно?

— «Ты так заводишь меня» Коула Портера. — Уменьшив звук, Бенжамен пояснил: — Я пущу ее как иллюстрацию к взрывам в бирмингемских пабах. Не знаю, говорила ли тебе мама, но… эту вещь играли тогда. Когда разорвалась бомба.

— Нет, — Софи опустила глаза, — не говорила.

— Много лет она слышать ее не могла. Ее колотить начинало. Наверное, сейчас все уже позади. — Бенжамен потянулся к мышке и выключил музыку. — Думаю, ты поняла что к чему, в общих чертах.

Опустившись на колени перед коробками, он аккуратно складывал в них рукопись. Обращаясь к его спине, Софи сказала:

— Бен, это будет потрясающе. Все просто обалдеют. Меня только беспокоит, что она такая… большая. Ты ее когда-нибудь закончишь?

— Не знаю. Я думал, что, когда перееду в собственное жилье, меня ничто не будет отвлекать. Но похоже, я только и делаю, что торчу в Интернете и смотрю телевизор. Летом я наконец уволился с работы, но и это не помогло. Из моей жизни словно вынули каркас.

— Долго ты протянешь, не получая зарплаты?

— Несколько месяцев.

— Ты должен закончить. Сколько лет ты на нее угрохал? Ты должен закончить книгу.

— А если никто не захочет ее издать? — Бенжамен снова плюхнулся на стул. — И куда мне ее посылать: издателям или в фирму грамзаписи?

Кого она заинтересует? У кого достанет терпения, чтобы разобраться: а что это такое? Автор — мужчина средних лет, принадлежащий к среднему классу, белый, выпускник престижной школы и престижного университета. Всех уже тошнит от этой породы, разве нет? Мы уже столько всякого наговорили, что не пора ли нам заткнуться и освободить место другим? И не морочу ли я себе голову, полагая, что делаю нечто важное? А может, я просто ворошу угольки моей маленькой жизни, пытаясь раздуть яркий костер, напихав в него побольше политики? И как быть с одиннадцатым сентября? Куда я это воткну? С тех пор я не написал ни строчки. Американцы в Афганистане воюют, а я ни гу-гу. Вдруг все, что я делаю, показалось мне таким мелким, таким незначительным. А теперь, сдается, мы скоро окажемся в Ираке. Видишь ли… — выпрямившись, он сжимал и разжимал ладони, — мне нужно напрячься и вспомнить. Напрячься и вспомнить, что я чувствовал, когда только начинал писать роман. Напитаться той прежней энергией. Тогда я верил в себя, верил в свой замысел всей душой. Полагал, что я сочетаю слова и музыку — литературу и историю, личное и общественное, — совершенно новым способом, до которого прежде никто не додумался. Я чувствовал себя первооткрывателем.