Миссис де Уинтер - Сьюзен Хилл

Я бродила по тропинкам, по высохшей траве, дошла до старой деревянной скамьи под яблоней; яблоки были крупные и тяжелые, скоро они дозреют и станут падать. Днем я уже слышала стук молотилок в поле и видела, как ближе к вечеру ехали по дороге тяжелые автофургоны. Время жатвы. Осень. Поворотная точка года. Что это принесет мне и как я встречу приход зимы?

Я села на скамью под живописной яблоней, и мне показалось, что на несколько мгновений я отделилась от своего тела и взмыла над садом. Усталость все еще чувствовалась, предыдущий день казался мне какой-то невероятной галлюцинацией; я вновь и вновь возвращалась в мыслях к тому мрачному дому, к миссис Дэнверс, к красивой и кошмарной спальне, задавала себе вопрос, было ли это все в самом деле или я это выдумала, как порой ребенок выдумывает настолько правдоподобную и яркую фантазию, что трудно отделить реальность от вымысла.

И в тот момент, сидя одна среди ночного сада, я вдруг похолодела от страха при мысли, что сошла с ума, что это наконец свершилось, что то, с чем я жила и что носила так долго в себе, в конце концов подействовало на мою психику. Вероятно, я такая же, как Фейвел и миссис Дэнверс, вероятно, у меня такой же странный и дикий взгляд, вероятно, безумие уже начинает отражаться на моем лице. Я вытянула руку и потрогала ею другую руку. Все в порядке, сказала я, все в полном порядке Максим приедет послезавтра. И тогда все будет хорошо.

Максим. Я попробовала представить его и не смогла. Я способна была вызвать в памяти лицо любого человека, которого когда-либо видела, даже лица людей, которые для меня совершенно ничего не значили, - портье и официантов в заграничных кафе, горничной Клэрис и Джека Фейвела, священника на похоронах Беатрис, моего отца, молодого человека, который был с миссис Ван-Хоппер. Фриса. Полковника Джулиана. И белое костлявое лицо миссис Дэнверс с впалыми глазницами и сверкающими, безумными, сверлящими глазами. Но только не Максима. Стоило мне обратить свой внутренний взор к нему, и ничего не было - лишь пятно, имя, я не могла его увидеть, не могла представить, как выглядит мой муж.

Послышался шелест, я заметила легкое движение в траве возле забора позади меня. Сад был холодный, незнакомый, наводненный какими-то призраками. Я как будто бы вообще никогда здесь не была. Снова что-то шевельнулось. Это могла быть какая-то ночная птица либо крошечный зверек, однако я знала, что это не так. Я ждала, когда появится она, когда передо мной на траву упадет ее тень и лунный свет померкнет; однако этого не произошло, и я решила, что она предпочла оставаться вне поля моего зрения, чтобы терзать мне душу более утонченно.

Я ничего не видела, рядом был лишь голос, шепчущий голос, холодный, тихий и прозрачный, как ручеек, впадающий в меня.

"Вы ничто. Меньше, чем ничто. Он должен признаться. Я для этого и живу, чтобы истина открылась. Она направляет меня. Она знает и говорит мне. Он убийца. Что можно чувствовать при этом? Наверняка вы об этом думаете. Да, я знаю, что думаете, я вижу по вашему лицу, по вашим глазам. Когда вы смотрите на него, бросаете на него взгляд в тот момент, когда он об этом не подозревает. Когда вы вместе. Когда его рука касается вас. Его руки держали ружье, его руки были испачканы ее кровью, его руки несли ее на яхту. Его руки. Я ждала так долго. Я так устала. Она же - нет. Она никогда не устанет. "Я буду ждать вечно, Дэнни, - говорит она, - но ты должна мне помочь". И я помогу. Правда выяснится, и вы, конечно, должны это знать. Неужели вы на самом деле ожидаете, что можете прожить здесь счастливую, безмятежную жизнь, как невинные люди? Наслаждаясь этим прелестным домом. Прелестным, но не таким, как Мэндерли. Иметь детей и воспитывать их, не открывая им правды, притворяясь, что прошлого не существует? Нет, я никогда не остановлюсь. Я не оставлю вас в покое до тех пор, пока не выполню то, чего хочет она. Облегчите нам задачу. Тогда все закончится и для вас".

Голос продолжал мне нашептывать, а я сидела, освещенная призрачным лунным светом, слушала и не могла ни заткнуть себе уши, ни пошевелиться. В конце концов она ушла, отпустив меня, как сделала это двумя днями раньше. В голове моей установилась тишина, сад был пустынным. Я отправилась в спальню и проспала как убитая до восхода солнца.

Было еще рано, веки не поднимались после сна, когда зазвонил телефон.

- Максим выехал первым поездом, - сказал Фрэнк Кроли. - Он решил отправиться пораньше и попросил, чтобы я позвонил вам. - Голос у Фрэнка был спокойный и добрый; верный и надежный старина Фрэнк, я едва не заплакала, услышав его.

- Ой, Фрэнк, спасибо! Я думала, что, может быть... хотя нет, это не важно.

- У вас все в порядке?

- Да... Да, да, разумеется!

- Вы чем-то обеспокоены? Что-то случилось? Почему я ему не рассказала? У меня не было никого, с кем я могла бы быть откровенной, никого более, кто мог бы понять все нюансы этой истории. Я испытывала неодолимую потребность поговорить с ним; моя голова была переполнена страхами, мыслями, нашептываниями и воспоминаниями, и, рассказав все Фрэнку, я бы облегчила свою душу, он бы сказал мне правильные, ободряющие слова. Фрэнк был воплощением стойкости и благоразумия. Он оставался моим другом в Мэндерли, когда я была многим озадачена и напугана, он рассказал мне о Ребекке, он был моей опорой и всегда на моей стороне. Больше мне не к кому было обратиться. Я знала, что должна все ему рассказать. И однако не рассказала.

- Я довольно долго была одна, - объяснила я. - Рада, что Максим вечером будет дома. И никаких неприятностей, все в порядке.

Целый день я провела в одиночестве. Дора через Неда передала мне записку, в которой сообщила, что у нее воспалился зуб и она вынуждена отправиться в Харбург, сам Нед работал в дальнем конце сада, я его почти не видела. Никто не позвонил, почта была скудная и для меня ничего не было, в гости никто не приходил. Я не могла найти себе места, ходила из комнаты в комнату, бралась то за одно, то за другое, ничего не доводя до конца, и чувствовала себя совершенно несчастной. Было все еще жарко, хотя солнце скрылось за облаками, с холмов надвигалась тяжелая, плотная, темная туча, которая в конце концов повисла над домом. Над прудом и под деревьями роилась мошкара. Я чувствовала себя взвинченной, обеспокоенной, хотя меня не тревожили никакие голоса и нашептывания, не слышно было ничьих шагов по траве.

Все это вздор, совершенно внезапно сказала я себе, она сумасшедшая, какой от нее может быть вред? И направилась наверх, чтобы переодеться. Я пересмотрела весь свой гардероб, состоявший из простых, удобных и практичных вещей, пытаясь найти что-нибудь такое, что Максиму могло бы понравиться. Я вспомнила ряды тонких шелковых и шифоновых платьев, дорогих и красивых нарядов, однако без всякой зависти - что хорошего они ей принесли? Разве они сделали ее любимой и счастливой? И что толку от них теперь, когда они висят в шкафу у старой, близкой к помешательству женщины?

Я медленно оглядела комнату - приятное, скромное, без претензий убежище, действовавшее на меня столь же успокаивающе, как и весь дом, и мне показалось, что комната дожидается, когда я выйду из своего болезненного состояния, забуду мучившие меня кошмары.