Тайна «Нереиды» - Роман Буревой

— Когда-нибудь я сделаю тебя первым консулом, — пообещал Бенит и отправил в рот здоровенный ломоть ветчины.

«По предварительным данным на выборах большинством в сорок два голоса победил Бенит Пизон».

«Акта диурна», 19-й день до Календ января (14 декабря)

— Такая радость, Элий Цезарь! Теперь не надо просить деньги на учебу Понтия. Мы больше не будем твоими клиентами. Ну разве что явимся в Сатурналии благодарить за прежние милости, и ты пригласишь нас за стол возлечь рядом с собою, как это принято в праздник, когда все равны, нет ни господ, ни слуг. Всем весело, все рады…

Из этой болтовни Порции Элий ничего не понял. Он оторвался от бумаг и взглянул на секретаршу с недоумением. Женщина так и сияла. Интересно, что привело ее в восторг? Насколько помнил Элий, он не подписывал чеки на ее имя за последние пять дней.

— Сатурналии начнутся через три дня. Еще рано праздновать.

Она рассмеялась:

— Я же сказала: теперь мне не придется просить у тебя денег на учебу.

— Ты получила наследство? Поздравляю.

— Да нет же. Ты разве не слышал, Цезарь? Бенит победил на выборах. Элий нахмурился.

— Я знаю о победе Бенита, — сказал он сухо. — Но при чем здесь твой сын?

— Теперь обучение в риторской школе будет бесплатным. Здорово, да? Бенит обещал это и…

Она замолчала на полуслове, увидев, как исказилось лицо Элия.

— И ты голосовала за него, поверив его вранью?

— Это не вранье! Бенит все разъяснил. Римляне вполне могут учиться бесплатно во всех учебных заведениях. Даже в Академиях.

— Но я же плачу за обучение твоего сына!

— Думаешь, приятно чувствовать себя обязанным? И в школе все знают о твоем патронате… Или ты не помнишь, чем кончилась поездка Понтия к морю? Но теперь унижениям конец. Моему сыну открыта дорога в Афинскую академию. Не только сынкам и дочуркам банкиров и префектов делать карьеру. И мне больше не придется просить и…

— И потому такие, как ты, выбрали этого мерзавца! Порция замерла, пораженная. Не словами Цезаря, а тоном, брезгливым выражением лица. Он презирал ее и даже не пытался этого скрыть. Такого Элий никогда не позволял прежде.

— Как ты можешь так говорить, Цезарь?

— А как ты могла, служа мне, голосовать за Бенита?!

Она спешно схватила лист бумаги, написала несколько слов и протянула бумагу Элию. Чернила еще блестели, не высохнув. Порция просила ее уволить. Она вся напряглась, ожидая ответа. Втайне надеялась, что Цезарь попросит остаться. Извинится… Но Элий не пожелал сделать шаг навстречу и поставил подпись в низу листа.

Элий чувствовал, что поступает глубоко несправедливо, но не мог превозмочь себя.

— Кажется, есть свободное место в императорской канцелярии. Я позвоню сейчас…

— Не надо! — Теперь она не желала примирения. — Мой сын будет учиться бесплатно, я легко найду работу. Спасибо, что помог в трудную минуту, Цезарь.

— Решение о бесплатной учебе еще не принято, — напомнил он.

— Ты уплатил за моего мальчика до конца учебного года. Бенит поможет в остальном. — И вышла из таблина с гордо поднятой головой.

Они проникли в клинику Нормы Галликан сквозь открытое окно на последнем этаже — четыре голубых призрака летели по просторному атрию, невидимые для людских глаз. Впрочем, в этот час в клинике никого не было. Лишь в одной комнате горел свет — это был таблин самой Нормы. Женщина сидела за столом, подперев голову левой рукой. Правая, вооруженная графитовым стилом, быстро выводила на бумаге математические значки. Легкое дуновение воздуха заставило Норму поднять голову. Но глаза ее не увидели призраков.

Норма посмотрела на хронометр, вздохнула и закрыла тетрадь с записями. Поднялась. И вновь странное дуновение коснулось ее затылка.

Она резко обернулась.

— Кто здесь?

Ей никто не ответил.

— Отзовитесь, — потребовала она голосом обвинителя.

— Питье… — раздался пришедший ниоткуда голос. — Дай нам напиться. Мы осуждены скитаться вечно в этом мире, не находя покоя. Мы пленники. Освободи нас.

— Освободи, — взмолился другой голос.

— Кто вы? — Норма напрасно вглядывалась в полумрак таблина, пытаясь разглядеть говоривших.

— Лемуры. Мы не можем вновь воплотиться в человеческие тела. Для этого душа должна испить воды из Леты и измениться. Новому телу достанется новая душа. Но у тебя есть питье, действующее точно так же, как вода Леты. Изменяющее души питье. Благословенное питье. Волшебное питье.

— Питье… — повторил другой голос, как показалось Норме — женский.

Любой римлянин знает о лемурах хотя бы потому, что три дня в мае непременно совершает обряды во время Лемурий. Лемуров Норме Галликан всегда было жаль. Как жаль пленных, заключенных, изгнанников. Чем-то все они были ей сродни. Даже мерзавцу Триону она сочувствовала, даже изменнику Икелу хотела бы помочь. Икел тоже в плену — в плену своей гордости и своей ненависти. А что, если преступные духи, отведав радиоактивной жидкости, станут нежными и добрыми? Норма Галликан тут же поверила в возможность такой метаморфозы, как всегда верила в безграничность человеческого разума и человеческого благородства. Она сказала «да», и уже никто бы не сумел ее остановить.

Норма принесла из лаборатории толстостенный металлический цилиндр. Налила в серебряную чашу светящуюся жидкость.

— Благодарю… — долетел из ниоткуда голос. На мгновение Норме почудилось, что четыре голубоватых лица материализовались из воздуха и четыре рта жадно приникли к краям чаши, наполненной жидким изотопом.

— Я схожу с ума, — прошептала Норма. Ей вдруг сделалось беспричинно весело.

— Благодарю… — вновь долетел ниоткуда голос. — Наконец-то ты нас освободила. Мы этого никогда не забудем… мы отблагодарим тебя… непременно отблагодарим…

Трое напились и поднялись к потолку — их сияние сделалось ярче, отчетливее. Норма видела теперь даже лица и светящиеся амебоподобные тела. Но четвертый как приник к чаше, так и продолжал пить. Он пил и пил… и не мог насытиться.

— Марк, прекрати! — воскликнул один из призраков. — Нужен лишь один глоток, чтобы душа изменилась. А то…

— Превратишься в минотавра, — хихикнул женский голос.

Марк не отозвался. Он пил до тех пор, пока чаша не опустела.

— Не хотела бы я встретиться с ним после воплощения, — шепнула женщина-призрак, вылетая в окно.

Аристократ и Философ последовали за ней. А четвертый, бывший когда-то воином, завис под потолком. Контур его призрачного тела постоянно менялся, становясь то угольно-черным, то кроваво-красным. Лица у него вообще никакого не было — ни женского, ни мужского. Зато отросток, похожий на огромный фаллос, свисал посредине, и слышалось тяжелое хриплое дыхание.