Когда приходит любовь - Мариса де лос Сантос

— Уф, — отшатнулась Линни. — Официант, с которого капает. Корнелия, ты должна ценить мое пение, как я ценю ту музыку, которую ты заставляешь меня слушать.

— Я ценю, мне вот только не нравится твой выбор боеприпасов. Быть застреленной из своего собственного пистолета. И вообще все было не так.

— Подумаешь! — скептически отозвалась Линни. — А как было?

— Сначала никакого света не было. И вдруг в машине, когда мы ехали сюда, появился этот свет.

— Как в Книге бытия, — сухо заметила Линни, поигрывая вилкой.

— Да! — И я пустилась в подробное описание своих переживаний.

— Так, я уже балдею. Давай договоримся. Ты была влюблена в Тео с детства или, возможно, еще до этого, просто ты только сейчас об этом догадалась.

— Нет, — сказала я слабым голосом. — Все не так.

— Ладно, проехали. И что ты собираешься по этому поводу делать?

Я рассказала ей об Олли и Эдмунде и эффекте Уестермарка и, попросив прощения за неуклюжую метафору, заявила, что вряд ли Тео нырнет снова в колодец Браунов. И вообще, зачем рисковать нашей с ним дружбой и его отношением ко мне как к сестре. Тем более что я вовсе не его тип.

— Он тоже не твой тип. Но ты слепа и безумна, потому что существует мир, где типы не имеют никакого значения, и ты сейчас проживаешь именно в таком мире.

— Ты думаешь, я должна ему сказать? Я знаю, ты думаешь именно так. Но это совсем не просто.

— Скажи ему следующее. — К моему ужасу, Линни начала напевать «Ночь и день», и мне пришлось швырнуть деньги на стол и поспешно увести ее из кафе. А думать о том, что она сказала, я буду позже.

Одно дело, когда твоя лучшая подруга разгадывает с раздражающей легкостью твою самую глубокую сердечную тайну, и совсем другое, когда почти незнакомка, а если честно, полусоперница, делает то же самое.

Откровенный разговор между мной и Вивианой был неизбежен. Эдакая душещипательная сцена, когда туфли сброшены, в руках бокалы, и все это на фоне песни «Уважение» в исполнении Ареты Франклин. Но, несмотря на неизбежность и обязательность, а может быть, благодаря им, именно такой сцены мне хотелось избежать.

Послушайте, я была рада, что эта женщина жива. Разумеется, я была рада. Я была счастлива, что она вернулась к своей дочери. Но я не первая, кто держится за мечту уже после того, как она превратилась в прах в моих руках. А мечта воспитывать Клэр была главной мечтой моей жизни. Я должна от нее отказаться, отряхнуть прах с ладоней и продолжать свою жизнь. И если мое сердце наполнится глубокой тоской, то кто из вас станет меня осуждать?

Я любила Клэр. Любила? Я люблю Клэр. Не забывайте.

— Я люблю Клэр, — заявила я Вивиане.

Было уже поздно. Я сидела в кресле, подобрав ноги, со старой детской книгой и стаканом вина, когда в комнату вошла Вивиана. Выглядела она получше, чем два дня назад, уже не такой хрупкой, в глазах появилась жизнь. Снова песнь Ариэля, только наоборот. Эта женщина утонула и вернулась в жизнь.

— Хотите вина? — предложила я. Она отрицательно покачала головой.

— Нельзя, — сказала она. — Лекарства. Мой лечебный курс. — В голосе слышался легкий налет горечи.

— Очень… сурово? — нерешительно спросила я.

— Но помогает вернуться, — сказала она решительно, и я поняла, что эта ее горечь обращена не ко мне, а к самой себе. — Вернуться к Клэр.

Мы поговорили о Клэр, и она снова поблагодарила меня, как сделала в гостиной миссис Голдберг. И так же, как тогда, мне не хотелось, чтобы она меня благодарила.

— Пожалуйста, — попросила я, — не благодарите меня. Я не выношу, когда меня благодарят. Как будто я просто добрая незнакомка. Я люблю Клэр.

— Да, я вижу. Я вижу, что вы не просто добрая незнакомка, — мягко сказала она. Затем добавила: — Могу я задать вам вопрос, на который вам совершенно не обязательно отвечать?

Я улыбнулась.

— На таких условиях — ради Бога.

— Вы были влюблены в Мартина?

Вопрос застал меня врасплох, но я ответила:

— Нет. Почти. — Я покачала головой. — Даже не почти. Но я в самом деле действительно какое-то время хотела его полюбить.

— Я рада. Я рада, что вы не потеряли человека, которого любили. — Я услышала облегчение в ее голосе. Затем она сказала: — Поверить не могу, что он умер.

Когда она это сказала, я поняла, что смерть Мартина тоже заставила ее вернуться. Ей надо было теперь жить с сознанием, что его больше нет.

— Вам больно? — спросила я.

— Думаю, что да, немного. Знаете, а ведь он выглядел человеком, который не может умереть.

Я поняла, что она имела в виду.

— Он был таким самодостаточным, таким красивым, таким очаровательным, всегда говорил правильные вещи. Казался неприкасаемым, как знаменитость или книжный герой. Может быть, он стал мне таким казаться из-за расстояния, которое разделяло нас все эти годы. — Она печально улыбнулась. — Нет, он был таким же, и когда мы поженились. В этом-то и была проблема.

— И у нас была та же проблема. Я никак не могла узнать его душу, понять его глубину. — «Как странно, — подумала я, — разговаривать о Мартине с его бывшей женой. Странно, но почему-то естественно». — И он недостаточно любил Клэр. Я не могла с этим смириться.

— Так же, как и я. Я долго его за это ненавидела. — «Ничего удивительного», — подумала я.

— Знаете, это забавно, — сказала я. — Я так старалась полюбить Мартина. А Клэр я полюбила без всяких усилий. — Я чуть было не добавила «и Тео», но вовремя сдержалась.

— Клэр и кого еще? — к моему изумлению, спросила она. В голосе звучал вызов. Я уставилась на нее. Не важно, на лекарствах она или нет, но эта женщина была умна, и я внезапно догадалась, что она хочет, чтобы я это осознала.

— Извините меня, — сказала она, явно не чувствуя себя виноватой. — Я не должна была спрашивать. Но вы влюблены в кого-то кроме Клэр. — Она утверждала — не спрашивала.

— Это не имеет значения, — наконец нашлась я.

Она улыбнулась.

— Любовь всегда имеет значение.

И не мне было с этим спорить.

Тео увидел Клэр и ее мать в саду. Клэр показывала матери кусты, которые она обрезала — жалкие кучки прутиков.

— Даже смешно называть их кустами, — заметила Клэр. — В них нет ничего кустистого.

Ее мать рассмеялась, и Клэр ощутила внутри гордость, как раньше, когда ей удавалось рассмешить мать, но сейчас это было совсем не то, что раньше. Это все равно что войти в дом, где ты всегда жила, и обнаружить там странную мебель и бояться сесть.

Клэр вспомнила, как мать описывала свою болезнь, но не то, как она раскачивалась между двумя полюсами, а какие разные были у нее ощущения, но все вместе они были бессмысленными. Примерно так Клэр чувствовала себя в присутствии матери с той поры, как она вернулась. Клэр постоянно испытывала неловкость и желание уйти. Ей не нравилось, что возникает желание уйти от своей матери, но отрицать этого она не могла. Были моменты, когда ей хотелось открыть дверь и бежать не останавливаясь.