Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький

более, что пока это участие только словесное. Комплименты друг другу мы скажем, сделав дело, когда заслужим их.

Я уверен, что заслужим. Не бывал я в Сибири, но много видел сибиряков — это особый народ, — и несокрушимо верю, что он может сделать большую работу.

Всем сердцем желаю вам, уважаемые люди, бодрости духа и духа дружбы, согласия сердечного в добром, нужном деле!

Все остальное — неизбежно приложится.

А. Пешков

1912/Х. 12.

А Вы мне пришлете Вашу книгу о шаманизме? Пожалуйста! Интереснейший вопрос. Им весьма усердно занимался Джемс, прагматист; он очень выспрашивал, какие материалы есть в России по вопросу о шаманизме? Кажется, смерть не дала ему кончить работу, начатую им на основании английских источников, но он говорил, что работа начата им.

Удивительно хорошее впечатление вызывал этот человек.

Будьте здоровы!

А. П.

624

Н. А. РУМЯНЦЕВУ

До 29 сентября [12 октября] 1912, Капри.

Дорогой Николай Александрович!

В данное время я лишен возможности быть полезным делу, затеваемому Константином Сергеевичем. Утопаю в работе, очень спешной, очень нужной. Если б он затеял это летнею порой, когда я сравнительно свободен!

Само собою — пусть он делает «опыты», но я боюсь, что он не вполне меня понял и что актеры, участники опытов, начнут действовать не от самих себя, а от литературы: вспомнят наиболее выигрышные роли старых пьес и выдвинут их, а не свои представления о любящем, ненавидящем, скупом, злом, ленивом, добром и т. д.

Тем — не может быть, и, конечно, я не могу дать их. Тема пьесы — действие ее — развивается из противоречий тех образов, которые создадут лица, участвующие в опытах.

Эх, кабы К[онстантин] С[ергеевич] дал мне время изложить мои соображения по этому поводу, — право же, дело интересное, и начать его следует осторожно, чтоб сразу же не встать на ложную почву и не испортить идеи!

Если же он не хочет подождать с месяц времени, скажите ему, чтоб не брался за серьезные характеры, а начинал бы в тоне легкой комедии.

Я постараюсь все-таки послать на Ваше имя кое-что для начала.

Конечно, я и здоров, и бодр, и зол, и все прочее.

Скоро в Москве выйдут мои «Сказки» — пошлю Вам, Качалову, Москвину, которым кланяюсь весьма. А К. С. — в особицу.

Спасибо Вам за книги! И за все Ваше милое отношение ко мне.

Т[атьяне] В[асильевне] — поклонище.

Крепко жму руку!

А. Пешков

А хорошо прошло лето этого года — очень плодотворно. Живописцы написали здесь много интересного. Славные они люди. Сейчас разъехались почти все уже.

Не найдет ли Ваш книголюб где-либо у букиниста сочинений Блаватской, теософки? Особенно нужна книга «Загадочные племена Голубых гор», а также и прочие ее писания. Порадейте!

625

К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ

29 сентября [12 октября] 1912, Капри.

Дорогой Константин Сергеевич!

Художник — это человек, который умеет разработать свои личные — субъективные — впечатления, найти в них общезначимое — объективное — и который умеет дать своим представлениям свои формы.

Большинство людей не разрабатывает свои субъективные представления; когда человек хочет придать пережитому им возможно ясную и точную форму — он пользуется для этого готовыми формами — чужими словами, образами, картинами — он подчиняется преобладающим, общепринятым мнениям и формирует свое личное, как чужое.

Я уверен, что каждый человек носит в себе задатки художника и что при условии более внимательного отношения к своим ощущениям и мыслям эти задатки могут быть развиты.

Человеку ставится задача: найти себя, свое субъективное отношение к жизни, к людям, к данному факту и воплотить это отношение в свои формы, в свои слова.

Пред Вами — пять мужчин, пять женщин; это значит, что Вы имеете пред собою в неразработанном виде десять различных представлений о том, как люди хотели бы жить, десять неясных очерков желанного — десять разных отношений лично к Вам

У каждого из пяти мужчин есть свое представление о желанной женщине, у каждой женщины своя мечта о желанном мужчине.

Одному из пяти мужчин скупой кажется только бережливым, другому он органически противен, третий считает его жалким и несчастным, для четвертого скупой во всем смешон, пятый уподобит его Плюшкину и успокоится на этом, — пятый будет наиболее бездарный человек.

Одна женщина видит себя влюбленной в аскета и побеждающей его аскетизм, другая любит развратника и своей любовью облагораживает его, третья думает, что природа, создав ее женщиной, посмеялась над нею, и не любит мужчин, завидуя их свободе, четвертая просто хочет быть матерью, женой, понимает это назначение своеобразно, глубоко, но — почему-либо не может служить ему, пятая берет жизнь просто, не задумываясь ни над чем, и, причиняя ближним боль, искренно удивляется: как это случилось?

Каждый из десяти видел много извозчиков, лавочников, матерей, актеров, у каждого есть в душе незаметно для него сложившееся, может быть, неясное ему представление о характерных особенностях извозчика, актера, лавочника, матери, — это представление о типе человека той или иной группы, его надобно выяснить, вызвать, оформить по-своему.

Пред Вами десять человек так, как Вы их видите, так, как они видят каждый сам себя и друг друга, и, наконец, так, как всякий из них хотел бы видеть сам себя.

Наконец — пред Вами десять честолюбий, — каждый из этих людей желает быть возможно более заметным в жизни.

Вы предлагаете одному из этих людей такое задание:

«Дайте мне ваше представление о человеке, которому земная жизнь кажется непоправимо испорченной, грязной, она его оскорбляет и ужасает, он верит в бога и загробную жизнь».

Другому Вы предлагаете:

«Выясните себе Ваше представление о хорошей женщине, для которой каждый человек — как бы сын ее».

Пред Вами встанут два образа- человек, отрицающий жизнь, и другой — женщина, которая чувствует себя хозяйкой мира, творцом всех ее новых сил. Столкнется живое, активное, и мертвое, пассивное.

Пусть Вам дадут еще образ женщины дон-Жуана, которая, подчиняясь чисто половому любопытству или в поисках идеального мужчины, стремится привлечь к себе каждого, кто встанет на ее пути.

Имея эти характеры, Вы уже имеете не только материал, но и неизбежность драмы; поставьте эти характеры друг против друга, они тотчас же начнут действовать, т. е. жить.

Вторая дама не преминет подвергнуть аскета искушениям плотским. Первая не в состоянии будет допустить игру с живым человеком. Сам аскет может быть увлечен первой и удивлен второю: он может некоторое время качаться, как маятник,