Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький

его можно поставить в положение побежденного первой силой и спасенного второю. Во всяком случае, жизнь должна будет отомстить ему за то, что он отрицал ее, — это всегда так бывает, всегда и везде, кроме житий святых отшельников.

Введите к этим трем фигурам еще несколько.

Вы говорите четвертому актеру:

«Дайте мне характер человека легкомысленного и циника».

Поставьте его в позицию брата второй женщины или любовника первой — он очень осложнит и оживит драму.

Пятому Вы скажете:

«В противовес — для контраста первому лицу — необходим веселый малый, влюбленный в жизнь».

Шестому:

«Дайте человека, который помят судьбою, потерял надежды, но относится к себе и в прошлом и в настоящем — юмористически, никого не обвиняя за свои несчастья».

Седьмому:

«Дайте девушку, которая мечтает о материнстве, о мирной семейной жизни где-то в пустынном уголке земли. Ей кажется, что она может построить жизнь как-то просто очень и мило, по-новому, совсем по-новому».

Восьмой, девятый, десятый и т. д. введут в пьесу ряд столкновений, ряд эпизодических лиц.

Если только имеются твердо очерченные характеры — их столкновения неизбежны.

Ибо — если аскет, отрицающий жизнь, однажды в возбуждении воскликнет:

«Все зло жизни — от женщины, которая вечно умножает ее ради только сладкой судороги!» — это восклицание не может не вызвать у одной — желания разрушить заблуждению человека, у другой — желание отомстить ему. Эти два желания столкнутся — вот уже драма! Но она может трактоваться и как комедия — это уж зависит от того, какое освещение примут факты в процессе их развития.

Не надо забывать, что в этом случае актер не только создает роль, но является и создателем самой пьесы. Каждый создает характер и отстаивает цельность этого характера, нарушаемую влияниями других характеров, стоящих против него, преследующих иные цели, может быть, враждебные ему.

Вы направляете ход пьесы, как в свое время делал это Мольер, часто во время репетиций пьесы, созданной им, изменявший ее сообразно пониманию того или другого актера характеров, данных автором. Вы сокращаете диалог там, где он длинен, ускоряете развитие действия там, где оно медленно.

Вам, со стороны, яснее действующих лиц видно, достаточно ли обоснован тот или иной поступок лица, уместно ли то, что это лицо сказало?

Необходимо, чтобы актер, актриса, совершенно свободно выясняли сами себе образ, творимый ими. Все лишнее должно отпадать в процессе столкновений характеров, желаний, намерений.

Нужно предвидеть уклонения актеров в сторону профессии: каждый будет стремиться создать для себя наивыгоднейшую роль и тем самым может помешать законченности и ясности других ролей, т. е. характеров.

Необходимо также внимательно следить, чтобы в эго живое дело не вторглась литература, т. е. чтобы актеры не вводили в создаваемую ими пьесу различных словечек, черточек и поз из того, что ими читано или что они видели на сцене. Это воровство может быть совершенно бессознательным, — тем оно опаснее.

По мере того, как вырабатывается диалог пьесы, — его записывают, и таким образом, сцена за сценой, создается остов драмы. Ее литературная обработка может быть поручена профессионалу-литератору, но — нужно стремиться избегать этого, добиваясь и в диалоге и в стиле пьесы возможного совершенства.

Я предложил бы на первое время разработать несколько легких тем.

Например:

Какие-то люди, сидя в комнате, вечером, зимою, дожидаются какого-то человека. Это может быть отец или родственник, которого судят в окружном суде и который необходим семье. Оправдывают его преступление, но все знают, что оно было совершено. Диалог может быть очень интересен: люди пытаются убедить себя в том, во что они все не верят. Они могут — так же искренно — считать судимого невинным, — это, конечно, другая трактовка. В этом случае люди будут пугать друг друга возможностью обвинения. Можно показать различные степени чувства ожидания, нетерпения. Человек — оправдан, он является веселый, пьяный.

Это может быть и не преступник, а богатый родственник, которого все ждут с подарками, милостями, — он является не таким, каким его воображали. Разочарование, огорчение.

Можно ставить еще более примитивные задачи: изобразите людей перед экзаменами в школу Худож. театра. Здесь могут быть даны искренно драматические и — рядом — высоко комические моменты. Люди сидят, разговаривают, пытаются скрыть свое волнение, некоторые комически самонадеянны, — это, конечно, бездарные, — для иных экзамены — вопрос жизни. Уходят в экзаменационную, возвращаются. Злорадство, сострадание, зависть — все чувства могут быть показаны в маленькой сцене.

Наконец, я бы поставил на разработку бытовую комедию, очень несложную.

Возьмем […] характер человека, который «не привык торопиться» и все любит делать «обдуманно». На самом деле, по существу своему, он — лентяй, живет «как-нибудь», в глубоком убеждении, что «все равно, все едино».

Предположим, что в первом действии он собирается жениться, — это уже в третий раз, — и сватовство продолжается давно. Он знает, что жениться — надо, — «все женятся», — но не убежден, что ему, женатому, будет лучше жить, чем холостому. Отца у него нет, только мать, она любит сына за мягкость характера, за добрую улыбку, всегда сияющую на его сытом лице. Он — пьет, потому что «все пьют», да и делать, кроме этого, ничего не хочется. Играет в карты, это делается сидя и поэтому не обременяет.

Жениться ему мешает ряд причин: в спальной печь дымит — давно уже! — портного, который должен сшить венчальный сюртук, запой одолел; нет в городе товарища, который должен быть шафером, наконец квартирант во флигеле — пьяница, бьет жену и играет на какой-то отчаянной медной трубе. Прогнать его нельзя: и человек хороший и денег за квартиру полгода не платил, а оставить — опасно: невеста из хорошего дома, музыкант ее может испугать; он иногда даже в полночь дудит. Нужно ходить к нему отнимать трубу и даже бить его трубою по голове. Вообще бесчисленное количество всякого дела, забот, хлопот, разговоров!

В конце первого акта обнаруживается, что невесту просватали за другого. Жених обижен и кричит:

— Ну, и чорт с ней! А я все-таки женюсь… на зло всем, возьму и женюсь!

В первом акте: мать, старушка, влюбленная и любующаяся сыном. Разговор с нею:

— Я, мамаша, молодой, мне торопиться некуда.

— Не торопись, Коленька, только одни жулики торопятся.

Музыкант — человек, которому в трезвом виде жизнь кажется бессмысленной и страшной и который поэтому всегда пьян. Пришел и просит:

— Позвольте трубу…

— А ты опять в полночь задудишь?

— Позвольте трубу. Это мое орудие производства. Даже следователь не может отнять ее у меня.

— Дал бы ты, Черман, покой жизни!

— Я ее не трогаю. Это она меня.

Подмастерье портного — человек, который на все смотрит как бы сквозь сон и уже устал на всю жизнь.

Разжалованный инженер — строить ему запрещено, потому что все его здания