Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький

рассыпаются и давят людей. Приехал с сестрою уговаривать Николая строить спичечную фабрику. Человек вида безнадежного, спекулирует на глупости ближних, да, и то неуверенно. С ним сестра, вдова, дама веселая, разбитная.

Сосед, мещанин, занимается внешней политикой и всем угрожает нашествием китайцев.

— Обратите внимание на Китай. Особенно усердно прошу — на китайца обратите внимание!

Во втором действии Николай или Яков женат на сестре инженера. Она любит жить весело, в доме «нетолченая труба»: тут капельмейстер оркестра с вывихнутой правой рукою, человек, который говорит по нотам о своем знании музыки и великом таланте; трубач; скупщик кошачьих шкурок, всегда ругающий мужиков.

— Разве это народ? Одно мечтание и пьянство… Ему говоришь: милый, а он тебя норовит вилой… Это же полоумный народ!

Тут же мещанин с китайцем и какой-то запрещенный дьякон, изобретатель «духового» ружья.

— Оно у меня вроде колеса: колесо и дуло! Ежели вертеть — так оно катает куда угодно…

Хозяин в доме — инженер, но он плохо верит в это и все производит опыты, чтобы понять, насколько прочна его позиция. То выгонит трубача, то вдруг разломает печку, чтобы узнать — отчего она дымит?

Хозяин очень удивлен своей женитьбой, влюблен в жену, боится ее и чувствует, что женился — неудобно.

— Вот, мамаша, торопили вы меня…

— Да я не торопила…

— Ну… разговаривали…

К шуму и суете он не привык, но подчиняется веселью. Старается «обдумать» происходящее, но все опаздывает.

— В конце концов — все равно, мамаша, проживем как-нибудь…

— Народу навалилось много на тебя…

— Все хотят есть, главное…

В нем живет черта большой душевной мягкости; […] расплывчатость, ротозейство тоже свойственны ему. Жена вводит в дом каких-то веселых дам, — одна из них, бывшая монашка, очень славная, все собирается идти странствовать.

— Вот буду постарше и — пойду. Живешь, пока идешь.

Инженер неравнодушен к ней, но как человек, битый жизнью, — робок.

В третьем действии явился товарищ Николая, купец, деловой, находящий удовольствие в работе, в строительстве. Он разъясняет Николаю, что инженер зорит и грабит его. Николай увлечен веселой монашенкой и плохо понимает его.

— Все равно… ну его… Я не жадный… я человек мягкий… и люблю, чтоб жить дружно… без шуму…

Жена Николая слышит эту речь и принимает свои меры: кружит голову товарищу. Сначала- тот не поддается.

— Я, сударыня, все насквозь вижу…

— Насквозь?

— Совершенно!

— Никола! Все равно?

— Все равно. А что?

— Как-нибудь проживем?

— Ну, конечно…

— Вам это нравится?

Товарищ говорит ей:

— А ведь с вами пропадешь!

— Со мной?

— Вообще. Со всеми тут…

— Что значит — «пропадешь»? Человек живет однажды, и — надо жить просто… Верно, Никола?

— Что?

— Надо жить просто?

— Конечно… Ты погоди — вон тут она рассказывает такое, что… как сказка.

У монашки с инженером — роман; она вступила в связь только потому, что надобно скорее пройти сквозь это и — кончить, освободиться.

В доме — пожар, все суетятся, но пожар ничтожный и быстро погашен. Жена Николая ведет себя во время суеты насмешливо, спокойно, это нравится его товарищу.

— А вы — храбрая однако…

И — отсюда завязывается веселый, никого ни к чему не обязывающий роман. Инженер строит фабрику, он имеет вид человека, который давно не пил водки, дорвался и опьянел. Криклив, смешон и глуп, что даже сам порою чувствует, и когда чувствует это, то — конфузится, сердится на себя. В доме идет непрерывная чепуха, все мечутся, точно неприкаянные; весело, шумно, и сквозь шум то и дело доносятся слова бывшей монашки, которая зовет куда-то «на богомолье». В жизни каждого нет своего стержня, все вертятся друг вокруг друга, каждый чего-то ждет от другого, и никто ничего не может дать людям. Все совершается быстро и непрочно, ненадолго, как бы ради самообмана.

Назревает утомление весельем и развал жизни, которая всеми владеет, всех кружит и никому не мила. Не мила!

В четвертом действии мать говорит сыну о том, что его жена изменяет ему с товарищем.

— Гляди, как они по саду гуляют. Разве так чужой мужчина с чужой женщиной ходят?

Николай — смотрит, сначала обижается:

— Эх, пакостница… И он… такой делец… солидный будто…

— Это все она вертит…

— Нельзя понять, мамаша, кто нами вертит…

Николай ищет монашенку и находит около инженера в позе, которая смущает его, опрокидывает и оскорбляет.

— Что вы за люди? — кричит он.

— Все — как вы, такие же, — поясняет монашенка. — Совсем — такие: нам тоже некуда себя девать…

Она объясняет Николаю на его вопрос — «кто нами вертит?» — что все люди сами вертятся, оттого что ничего не любят, ничем к жизни не привязаны и легки.

— А вы-то сами к чему привязаны?

— Я землю люблю. Я, если б была мужчиной, всю бы землю кругом обошла, везде бы до нее дотронулась, везде бы ее обласкала…

У инженера сгорела его постройка, за которой наблюдал трубач. Он — убит, кается пред сестрой и Николаем; трубач, пьяный, кричит:

— Я во всем виноват! Вот и улика — у меня картуз сгорел. Я! Судите!

Мать плачет.

— Разорились мы, Николушка, нищие мы…

— Вы всегда были нищие, — говорит ей невестка, — раньше — с деньгами, теперь — без денег…

Ее любовник, уже опьяненный этой бессмысленной жизнью и выпивший, как и она, тоже посмеивается над товарищем:

_ Бездельник ты, Никола! И хорошо, что теперь нужда прижмет тебя.

Николай испуган, растерян, обижен монашкой, ему стыдно перед матерью, жалко ее, он визжит и плачет. Все потерялись пред несчастьем, все — бессильны и смешны, и все тотчас же начинают строить планы какой-то новой жизни, мечтать о чем-то, явно невозможном.

Николай — молчит, тычется из угла в угол, думая о чем-то, отвечает невпопад и вдруг — в углу говорит матери:

— Уйдемте, мамаша, на богомолье! Все равно — тут жить нельзя уж…

— Разграбят все без нас…

— Ах, что там! Все едино… Это — может — и лучше даже…

Он торопит мать, внушая ей страх, что он сошел с ума, она подчиняется его желанию и тайно собирает его в путь. В доме уже все примирились, все веселы, мечтают о завтрашнем веселье, а монашенка рассказывает инженеру о том, как хороша дорога из Рязани в Курск.

Незаметно Николай с матерью уходят; последние их слова:

— Эх, часы забыл я взять…

— Зачем, Николя? Можно и по солнышку.

— Ну, будем жить по солнышку… все едино!

Здесь многое подсказано и даны слова, но — на это не нужно обращать внимания, это не должно Вас обязывать к чему-либо. И сама тема и характеры могут быть изменены неузнаваемо, в процессе развития их актерами. Все это я даю как площадь, на которой коллективными усилиями может быть построено любое здание.

Важно одно —