Демон-помощник и заколдованная комната - Евгения Владимировна Потапова

Посуду из шкафа беседки я нашла в тазу для белья. Коловерша обильно ее присыпал стиральным порошком и залил водой, хозяйственный товарищ.

Распусти мне косы, ветер

Мои уже привыкли, что у нас кто-то периодически ночует в летней кухне, так что Василину никто не беспокоил. Вечером карты на нее разложила, посмотреть, кто и почему на нее всякую гадость навел. Выпало две карты – мужчина и женщина, родственники между собой, это и понятно было еще из спутанных рассказов барышни. Еще вывалились крысы, ясно, жадность во всей красе, корысть, охота до чужих денег с порчей всякого-разного.

Можно было бы на нее отливочку на ночь сделать, но я так за целый день устала, что было не до этого. Помылась и спать завалилась, как медведь в берлогу. Спала без снов, а может, просто их не помню. Встала рано, смыла с себя в душе ночь и остатки сна. Попила немного воды, не ела. Мои родные еще спали. Саша вернулся поздно, даже не пошевелился, когда я вставала.

Шесть утра, солнце поднимается из-за горизонта. Взяла четыре толстые свечи. Новую белую простыню распахала на две части. Одну часть оставила дома. Нашла в бабушкиных заначках пакет с новыми деревянными гребешками. Все думала, зачем бабушка столько расчесок деревянных накупила, а теперь поняла.

Расстелила в предбаннике на полу простыню. Поставила в середину стул. В четырех углах тряпицы расставила подсвечники со свечами. Разбудила девицу и посадила ее на стул, лицом к открытой двери. Свечи зажгла. Стала волосы ей расчесывать да разное вычесывать, приговаривать да слова разные шептать.

– Морока, морока с того и этого бока, по свету бродила, Василину находила, глаза ладошками закрывала, тумана в голову напускала, себе подчинила, от людей закрыла. Морока, морока, уходи далеко, за леса, да за поля, в топкие болота, за тридевять земель в тридевятое царство. Морока-морочка в яром огне сгорала, все забывала, чужой наговор с Василины снимается, да в огне опаливается, горит да сгорает до пепла да до белого снега. Ясность разума-ума к Василине вернулась да проявилась. Как эти свечи тают, так и чужие мороки сгорают, до праха, до пепла, до пыли. Да будет так. Истинно!

Сколько раз я этот заговор говорила, не помню. Со мной и Василина тихо стала его шептать. Волосы ей расчесываю, голова у нее чистая, а на расческе паучки, веточки, паутинка. Так много всякого мусора. На простынку сыпятся, разбежаться, расползтись пытаются, а за границы тряпицы уйти не могут. По краю простыни Проша ходит, паучков с нее сгребает и сам их поедает.

Вычесывала до тех пор, пока расческа не стала чистой да свечи не догорели. Вывела ее из предбанника, велела умыться. Пока она умывалась, я собрала огарки, простынку, расческу. Все вынесла на пустырь и сожгла. У меня уже это место волшебным стало, столько всего там закопано да сгорело.

После этого душ приняла, целиком и полностью, с ног до головы, дабы смыть, если что-то прицепилось в процессе чистки.

Принесла Василине халат да белье новое. Снова пригодился бабушкин шифоньер, а я-то думала вещи в приют отвезти, новое же все было. А тут раз да через раз вещи пригождаются. Скоро пополнять его придется.

Через пять минут вышла барышня из летней кухни. Села на лавочку. Косу заплела, волосы у нее длинные, так ей хорошо. Чистая да свежая, с румянцем на щеках, а не с мертвенной серостью.

– Тетенька, – протянула она жалобно, – а где я?

– Меня Агнета зовут, – ответила я, – ты у меня дома. Вчера сама приехала. Завтракать будешь?

– Да, пить так хочется. Меня Василина зовут, – сказала она.

– Вчера познакомились, – усмехнулась я.

– Я могу домой уехать? – спросила она.

– Можешь, я тебя не держу. Вот только кто тебя ждет дома? – поинтересовалась я. – Давай так, мы сейчас с тобой позавтракаем, и ты мне все расскажешь.

– Хорошо, вот только я не знаю, что рассказывать, – пожала она плечами.

– Расскажешь, с чего у тебя с головой проблемы начались.

Принесла я чайник, чашки, хлеб, сыр, масло, варенье. Особо есть не хотелось, но перекусить надо. Она ела то, что я ей давала. Намазала на хлеб масло, протянула бутерброд, взяла, есть стала. Сыр предложила, и от него не отказалась. Бесцветная она какая-то, вялая, блеклая.

– Кем ты работаешь? – стала ее спрашивать.

– Я 1С-программист, пишу разные программы для бухгалтерии и склада в одной компании, – ответила она.

– Зарплата, наверно, хорошая?

– Не жалуюсь, – поморщилась она.

– А что у тебя с квартирой?

– А вы откуда знаете? – вскинула она бровь.

– Так ты сама вчера мне об этом говорила.

– Пять месяцев назад у меня умерла бабушка в Москве. Оставила мне по завещанию трешку в центре, разные акции, деньги, золотые украшения. Еще у меня есть квартира тут, в городе, двушка-хрущевка, – говорила она все это как-то безучастно, словно ее это не волновало.

– Что у тебя за жених? – поинтересовалась я.

– Жених? – она удивленно на меня посмотрела, первый раз за утро у нее проявилась эмоция на лице.

– Ну да. Ты и про него вчера рассказывала.

– Жених, значит, – тихо произнесла она. – Когда бабушка умерла, я очень расстроилась. Я в Москве училась, у нее жила, потом на работу устроилась. Хорошо зарабатывала, а потом мама заболела, и мне пришлось уехать. Я купила в городе квартиру, устроилась на работу здесь. Помогала маме, как могла. Вместе мы побороли болезнь. В Москву возвращаться не планировала, приезжала к бабушке только в отпуск.

Потом ее не стало. Бабульку мы с мамой съездили похоронили. Помин девять дней уже здесь справляли, я тогда на работу пироги принесла, бабушку поминать. Прилепилась ко мне одна коллега. Стала все выспрашивать да выведывать. Мне тогда плохо так было, такое горе, плакала, пожаловалась ей. Потом мы как-то с ней сдружились, часто меня всякими пирогами да пирожками угощала. Познакомила с сыном. Парень ни о чем, нигде не работает, спит до обеда, потом всю ночь в танчики играет. Она сама жаловалась.

Они в однушке живут. Он ей спать не дает. Не пьет, не курит, но и не работает. Тридцать лет. Приходил ко мне, что-то помогал по дому, ну там кран починить, бачок поменять, да так по мелочи. Вроде общались мы с ним, не дурак, весьма здраво рассуждает. Потом у меня с головой совсем плохо стало, не помню ничего, вернее, все как в тумане. Наверно, у нас с ним что-то было, может, после этого он