Двойники - Ярослав Веров

— Да вот, беседуем.

— Беседуйте. — И исчез за дверью.

Никита перевел дух и принялся было излагать дальше. Но шеф оборвал:

— Никита, что ж, теперь как будто всё прояснилось. Интересно было бы познакомиться с вашими разработками поближе.

— Понял. Я подберу материал, составлю записку…

— Э-э, ну вот и хорошо.

Никита увидал, что аудиенция завершена и поднялся.

— Да, так сколько, вы говорите, работаете над этой проблемой?

— Года два. Еще до защиты начал.

— Понятно, — голос шефа стал вовсе тухлым. — Это тогда же организовали отдельную лабораторию ЯГР… э-э… голубцовскую? Сколько, вы говорите, с ним знакомы?

— Да года два и знаком.

— Ага. Ну идите, работайте.

Никита вышел, а Менелай поспешно схватился за телефон:

— Батюшка Алферий? Это я. Всё выяснил, как вы просили. Два года, — и положил трубку.

Теперь вернемся в отдельную лабораторию. Там ситуация не переменилась. Тимофею пора было уходить, он уже спрятал свой драгоценный компьютер.

— Ну я пошел, Данила. И вот что. Раз уж зашел разговор о всяких там мирах — то вот. Я написал как-то драму-трагедию. Почти Шекспир. А может быть, и лучше, помозаичней. Бери, на досуге ознакомишься.

— Ты, что ж, драму постоянно с собой таскаешь? Не тяжело?

— А чего там. Вот она, владей, — Тимофей торжественно извлек из кармана кассету.

— Это как — сам надиктовал?

— Иначе никак. Это надо слушать!

После обеда Даниле позвонили из канцелярии. Оказывается, его недвусмысленно дожидалась повестка из военкомата. «Придите же, возьмите же».

Идея с военкоматом понравилась Даниле. Хорошая такая картинка-картинище возникла: сборы где-нибудь в Беларусси, бородатые «партизаны», грибы-подосиновики — алые шляпки в траве, хорошо бы припорошены утреннею росою, капельки так и светятся, и ты в кирзачах, с вещмешком вместо лукошка; плац, развод на занятия — всё как будто настоящее, но на самом деле — сборы, хорошие такие, занудные сборы с песнями по ночам, со звоном стремительно опорожняемой стеклотары под шлепанье карт, озадаченные офицеры, пытающиеся добудиться и хоть как-то построить народ для похода на завтрак…

Три повестки, три военных категорически безапелляционных рекламных проспекта, пришедшие на дом, Данила изничтожил, погубил в мусоропроводе. Теперь, похоже, не отвертишься, администрация взяла под контроль. Да и потом… Перекантоваться на природе, пока в институте суть да дело. Выходит, что судьба.

Данила сходил в канцелярию. Интересная повестка оказалась, даже несколько загадочная: «Прошу (!) явиться в свободное от работы (!) время… «В свободное? от работы? ага. Ну-ну, часов в девять вечера. Хорошо, сходим. А лучше в десять, я работаю допоздна.

Но никакой работы сегодня больше не вышло. Данила всё сидел сиднем на диване и странные чувства владели сейчас ним. Чувство пресности окружающего мира; когда-то Данила буквально всей кожей ощущал терпкость этого мира, а теперь всё безвозвратно пресно, и не укусишь. И другое чувство, какая-то вселенская обреченность — всё зря, все ляжет скошенной травой и ничего уже не вернешь…

Данила то и дело возвращался мыслями к тому странному существу в заснеженном мире — и всякий раз возникало ощущение, что выпадаешь, вываливаешься отовсюду; замедленное падение, замедленное потому, что некуда падать, но и стоять не на чем. Мистика какая-то.

В этом потоке Данила и досидел до вечера. Данила поднялся и посмотрел в окно. «Ух ты, с заседания, что ли, таким косяком валят?»

Мимо лабораторного корпуса проходили члены Закрытого Ученого Совета, шел Магикс, — Магистериум Максимус — как они самовеличались. Шли странно, будто чем пришибленные, будто не элита крупного номерного института, цвет и гордость отечественной науки, а толпа дворников после ночной смены на городской свалке. Ссутуленные, скукоженные. Шли и молчали. Они молчали. Вот оно что, вот откуда ощущение похоронности процессии.

В этот момент из-за угла возникла и, медленно набирая скорость, покатила длинная черная машина — веткинский членовоз, зис. «Так он, значит, точно на ходу». Черные тонированные стекла багрово отблескивали закатными огнями. Машина выбралась на трассу и стремительно умчалась.

«А кто же в ней — незримый незнакомец?»

Минут сорок пешком напрямик через посадку до ближайшей станции метро. Высадился уже на Васильевском острове, где на Малом проспекте, неподалеку от Смоленского кладбища находился райвоенкомат, угрюмая безликая четырехэтажка, обнесенная серым забором.

Упали мутные сумерки белой ночи, в небе воцарился молодой месяц. Во дворе учреждения, естественно, пусто. В вестибюле тоже пусто и сумрачно. Лишь в углу, в отгороженной дымчатым стеклопластиком дежурке — одинокий свет настольной лампы. Сопровождаемый гулким эхом Данила подошел и, согнувшись в три погибели, попытался заглянуть в приоткрытое окошко. За столом сидел некто с лысиной и майорскими погонами и писáл в толстом журнале.

— Я по повестке, — Данила просто сунул повестку в окошко и умолк в предвкушении реакции.

Майор, не поднимая головы, нащупал бумажку, осмотрел и буркнул:

— Четвертый этаж.

И вернул повестку.

— Тэ-эк. Ага, комната четыреста двадцать четыре. Так что, идти, что ли?

Майор поднял голову:

— Вы Голубцов?

— Ну, натурально!

— Идите, вас ожидают.

Несколько сбитый с толку Данила принялся подниматься по совершенно неосвещенной лестнице.

— Забавно, — и когда выбрался на четвертый этаж повторил: — Забавно.

Справа из-под двери пробивалась полоска электричества. «Наверное, оно и есть».

Опять гулкое коридорное эхо. Табличка с номером комнаты точно на уровне глаз. Но как ни вглядывайся, номера не разобрать.

— Входите, — интонация несомненно женского голоса была приглашающе мягкая, — входите.

За стойкой напротив двери сидела дама.

— Здравствуйте, вы, вероятно, Данила Голубцов?

— Он самый.

— Очень хорошо, — женщина протянула руку за повесткой.

— Вот повестка. Ничего, что я поздно? У вас там значится — «в свободное от работы…», — Данила всё смотрел на ее руку; на безымянном пальце поблескивало колечко с бриллиантиком.

— Не беспокойтесь. У меня сверхурочная работа, надо квартальный отчет подготовить, вот и разослала такие повестки. Мы ведь понимаем, в каком учреждении вы работаете, ценим вашу занятость…

— А что, еще кто-то такой есть? — Данила, наконец, вложил в протянутую руку повестку.

— Такой? — Женщина улыбнулась. — Может, и есть. А сейчас займемся вами, присаживайтесь.