Книга с местом для свиданий - Горан Петрович

— Обещаю, только ложитесь.

— Значит, так... Договорились... Закутайте меня... И обязательно разверните сетку от комаров... Если я во сне что-нибудь буду говорить, завтра мне расскажете... И не скрывайте от меня, если это будет разговор со святой Параскевой... Я знаю, конец близок, пора исповедаться...

— Хорошо, хорошо, не беспокойтесь...

Шлепнулись на пол тапки. Послышалось шуршание постельного белья. Потом кто-то дунул на свечу, колеблющийся стебелек света увял. И потом — продолжительная тишина. А потом Елена начала шепотом повторять выученное. Адам не смел пошевельнуться, в его ушах звучали слова девушки, подтвердившей старой даме, что его взгляды ей нравятся, что они ей приятны.

— Страдательный залог. Passive voice. Страдательный залог могут иметь только переходные глаголы. Страдательный залог означает, что подлежащее не совершает действия, а действие, которое мы выражаем глаголом, совершается над подлежащим. The boy was beaten to death (Мальчик избит до смерти). Активное предложение можно превратить в пассивное, если поставить глагол в страдательный залог, в результате чего предмет активного предложения становится подлежащим пассивного, а перед подлежащим активного предложения ставится предлог by. Активное предложение: I wrote this letter (Я написал это письмо). Пассивное предложение: This letter was written by me (Письмо было написано мною). Непереходные глаголы могут стать... — Голос ее становился все тише и тише, молодой человек спустился по лестнице только после того, как убедился, что девушка заснула.

Благодаря изобилию высоких окон видимость в музыкальном салоне была вполне приличной. Он выбрал один из расставленных полукругом стульев, поставил его возле стройного музыкального инструмента, вытащил из-за пояса тетрадь и стал записывать все, что можно было сказать об арфе, все, что он видел своими глазами и что узнал от госпожи Наталии, как можно подробнее. Так как ему было нечем ее измерить, он встал и сравнил ее со своим ростом. Около ста восьмидесяти сантиметров. Имеет форму треугольной рамы. Небольшое основание или пьедестал для педалей, словно создатели арфы веками стремились к тому, чтобы она была как можно меньше связана с земным, как можно меньше с ним соприкасалась. От основания, совершенно вертикально росла полая внутри колонна, богато украшенная растительным орнаментом, особенно вокруг вершины, которая называлась головой и была сделана в стиле коринфских колонн. Под углом к колонне тянулся резонатор, закругленный снизу и изготовленный, судя по тому, как он выглядел, из палисандра, с пятью прорезями, отдушинами. Верхняя часть резонатора, дека, была из елового дерева, а от ее центра шла узкая, с небольшими отверстиями, планочка, через которую проходили струны, натянутые и укрепленные с помощью колков. Но своей поэтической наружностью арфа была обязана в первую очередь шейке, третьей, верхней, стороне, которая соединяла колонну с резонатором, она была изогнутой и напоминала горизонтально лежащую букву S. Через шейку были продеты колки. Одно целое с шейкой составлял мост, в котором находилась верхняя часть механизма, связанная через полость колонны с педалями на подножии. Нажимая на педали или отпуская их, можно было с помощью системы из десятка медных колесиков извлечь из струн по три тона разной высоты. Основная настройка арфы осуществляется по диатоническому Цес-дуру. Если все педали находятся в среднем положении, получается Це-дур, в нижнем — Цис-дур. Комбинация различных положений отдельных педалей может дать любую другую гамму, кроме хроматической. Диапазон тонов арфы составляет шесть с половиной октав. Общее число струн сорок восемь. Все ц-струны красного цвета, а все ф-струны синие. Одиннадцать самых нижних и одновременно самых длинных, басовых струн имеют шелковую основу, обмотанную серебряной нитью. Остальные струны сделаны из кишок и очень чувствительны, они легко лопаются, расстроить их может даже сквозняк, подъем или падение температуры воздуха, резкая смена настроения играющего на инструменте...

Вот так, торопливо лепя слова, записывал Адам Лозанич, и арфа занимала страницу за страницей текста, ночь проходила, в тишине слышался лишь шорох кончика карандаша по бумаге, да время от времени, когда молодой человек глубоко вдыхал или выдыхал воздух, раздавалось трепетание густо натянутых струн инструмента...

И наконец настал момент выразить словами самое невыразимое — музыку. Адам принялся открывать окна, руководствуясь исключительно интуицией, сначала осторожно, чтобы не слишком натянулись или ослабли струны, чтобы они не запутались. А потом, как и объясняла ему госпожа Наталия Димитриевич, подчинил свои действия движениям ветра. Описывал их как слитные, более быстрые или медленные глиссандо. Как компактные аккорды в коротком, быстром звучании, называемом arpeggiato. И другие аккорды, в которых тона звучат одновременно, резко, stappato. И тихие, лирические флажолеты. Остановку вибрирования струны непосредственно после резкого касания ее, в результате чего возникают стаккато-тона. Lascair vibrare, если нужно, чтобы одна или несколько струн свободно дозвучали до конца, до своего естественного умолкания. Способ извлечения звуков bisbigliando, то есть попеременными касаниями, создающими эффект мягкого шепота. И непосредственно, совсем рядом с резонатором, alla cassa, когда звуки своей остротой напоминают звучание чембала. Затем con sordino, короткий, шуршащий тон, получившийся тогда, когда ветер вплел в струны принесенную откуда-то полоску бумаги. Timpanato, полными, резкими ударами по группе струн, дававшее хриплый звук, похожий на звук тимпана...

Часть складывалась с частью, композиция с композицией. Медленно. Арфа отклонялась назад и, конечно, упала бы, если бы ветер не подставлял плечо, если бы у него не было искусных рук. У него были мягкие подушечки пальцев, у него были ногти, которыми он мог вцепиться в бешенстве, мог причинить боль, оторвать, выдрать из сердцевины, он умел ласково сплетать пальцы, нежно перебирать, на мгновение многозначительно останавливаться, а потом снова приниматься неутомимо веять, он умел накрыть одним движением один тон, как ладонью накрывают бабочку, и тут же из-под ладони, как по волшебству, вылетает сотня других... Музыка становилась все более полной. Автор романа, Анастас Браница, мастерски рассчитал размеры помещения, в котором должна была звучать музыка, все углы, потолок и стены, все было на службе законов акустики, но прекраснее всего, яснее всего слышна была она где-то в другом месте, должно быть, там, где находилась душа юноши...

Адам Лозанич не знал названий всех композиций, которые он слушал в ту ночь в книге, полной лунного света и восточного ветра. Он не умел низать ноту за нотой, так что ему оставалось лишь записывать в тетрадь свои чувства при каждом новом соотношении открытых и закрытых оконных створок. Он утешал себя тем, что так все-таки сможет хотя бы приблизительно передать музыку. Сколько же всего пришлось проделать здесь Анастасу Бранице, если Адам с одним только словом «арфа» бьется уже несколько часов, всего лишь переписывая отдельные фрагменты...

По мере приближения рассвета ветер словно привлекал к своему музицированию на арфе и другие инструменты — с разных сторон слышался зов кларнета, мрачный фагот, низкие звуки рога, а то вдруг вступал экзотический гобой, духовые звучали все слаженнее и мощнее, в них вплетался и человеческий голос, со стороны реки доносилось журчание рояля, а на самой утренней заре, когда в саду начали пробуждаться птицы, звуки переросли в настоящий концерт для флейты и арфы, похожий на вдохновенные композиции Моцарта...