Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек
Шрифт:
Интервал:
Осман издал короткий полустон-полувскрик и медленно разжал руки. На лице поочередно отобразились сменяющие друг друга неверие и ярость, а затем почему-то оно на краткий миг просветлело, словно с сердца султана Османа свалился огромный гнет. Султан улыбнулся – и рухнул на утоптанный, уже щедро политый кровью песок.
То, что случилось дальше, Мурад запомнил на всю жизнь. Заговорщики, оправившись от ужаса, всем скопом бросились на поверженного султана, и Кара Давут-паша не отставал от прочих. Они топтали убитого ими, выкрикивая оскорбления, заставившие бы покраснеть самого иблиса, плевали на его лицо, затем все-таки достали сабли и принялись кромсать мертвое тело. Похоже, весь тот страх, который они испытывали перед живым Османом, сейчас возвращался к нему мертвому.
Они напоминали свору грифов, пирующих на теле убитого льва.
Нет, закусил губу Мурад, нет, все совсем не так! Просто стервятники заклевали шакала. Вот так все и было. Так и только так!
Шахзаде испытывал чувство гадливости и странный восторг. Справедливость, пусть и страшная, но свершилась. Возможно, из-за того, как все произошло, и не следует горевать. Осман жил как собака и получил воистину собачью смерть!
Первым опомнился Кара Давут-паша.
– Довольно! Нам нужны доказательства. Что-то, что мы можем предъявить для опознания. Все должны твердо понять, что султан Осман мертв!
Человек с позолоченной саблей в последний раз плюнул на труп и в исступлении выкрикнул, обращаясь не к визирю, а к мертвецу:
– Ты говоришь, что не знаешь меня? Что ж, твой отец меня знал, вынудив сменить имя, оскорбив и опозорив! И сегодня, клянусь адом и шайтаном, я отомстил сполна! Султан… Порченное Ахмедово семя, вот кто ты, пес!
Затем он взмахнул саблей еще раз, наклонился, поднял отсеченную руку Османа и с поклоном преподнес Кара Давут-паше:
– Вот, господин! На ней приметный перстень. А еще вот…
Сабля свистнула еще раз.
– Шрам возле его уха, господин. Я срезал тот самый клок кожи, где его хорошо можно разглядеть.
Кажется, Кара Давут-паша тоже слегка вздрогнул – такая чистая, беспримесная ненависть вперемешку с безумием плескались сейчас в глазах его подчиненного. Тем не менее визирь быстро овладел собой и кивнул:
– Хорошо, Азиз. Полагаю, этого достаточно.
– Ты должен знать, господин… – Человечек дышал тяжело, но счастливая улыбка не покидала его губ. Очень безумная счастливая улыбка. – Мое истинное имя – Челик, и я был внуком безвременно почившего Йемишчи Хасан-паши, великого визиря, подло убитого султанским родом! Шахзаде Ахмед оскорбил меня, вынудив упасть в глазах всего мира, заставив удалиться от родни, но сегодня я вернул свое с лихвой!
– Хорошо… Челик, – кивнул Кара Давут-паша, – твои сегодняшние деяния не будут забыты. Клянусь, тебя вознаградят по достоинству!
– Это, – потряс отрубленной рукой Челик, – наилучшая мне награда!
«А другая награда все равно найдет тебя вскорости», – одними губами прошептал шахзаде Мурад. Что-то подсказывало ему, что, по мнению Кара Давут-паши, истинным вознаграждением безумцу должна служить смерть, скорая, но мучительная, и с этим мнением шахзаде Мурад был абсолютно согласен. С одним-единственным уточнением: Кара Давут-паша должен умереть там же, где умрет этот Челик, да поразит Аллах его сердце и печень!
Посланник Аллаха (мир ему и благословение Аллаха) говорил: «Человек исповедует ту же религию, что и его близкий друг. Так пусть же посмотрит каждый из вас, кто является вашим близким другом!» Кара Давут-паша водился с кровожадными безумцами. Так кто же он сам таков?
О том, какова Халиме-султан, Мурад старался не думать. В конце концов, она женщина, а женщины слабы.
Забрав с собой отрубленные части тела бывшего султана и своих раненых друзей, заговорщики покинули зиндан. На полу остался чадить оброненный факел.
Когда убийцы ушли, с потолка зиндана бесшумно опустилась веревка. По ней проворно слез одиннадцатилетний мальчик. Слез – и остановился возле обезображенного тела. Внимательно все осмотрел, улыбнулся, глядя на отрубленную руку. Возле обрубка подсыхала лужица крови.
Затем шахзаде Мурад взялся за рукоять кинжала и с усилием вытащил его из груди покойника. Янтарная рукоять загадочно мерцала в крепких мальчишеских руках, лезвие было густо обагрено кровью.
– Это, – сказал Мурад тихо, глядя в невидящие, мертвые глаза султана Османа, – кинжал моего отца. Нашего отца, хоть ты его и недостоин. Ты был недостоин отца, Осман, ты был недостоин своей почтенной матушки, недостоин своего невинного сына, убитого – все так говорят! – по твоему приказу. Ты был недостоин трона, Осман, и ты недостоин этого кинжала, будь ты проклят! Гори в огненном озере вечно, Осман!
Собственные слова показались юному шахзаде удивительно правильными. Так и надо, видит Аллах! Только так и надо.
Кровь на лезвии кинжала странным образом гармонировала с таинственно мерцающим камнем навершия. Какой удивительно соразмерный клинок! Сколь он совершенен, сколь правильно выбран камень, какой хорошей стали лезвие!
– Ты мой, – шепнул Мурад, поглаживая теплый камень на рукояти. – Ты совсем, совсем мой.
«Ты мой, – шевельнулось странное эхо на задворках сознания. – Ты совсем мой, и никак иначе».
Мурад проморгался, пытаясь понять, что же это было. Тишину нарушало лишь потрескивание догорающего факела. Где-то в вышине над Едикуле кричала одинокая чайка. Воздух даже в зиндане нес в себе отголоски гари – ветер дул со стороны Истанбула: пожар там уже потушили, но чадящие развалины будут дымиться еще долго.
Дверь заговорщики оставили открытой – то ли хотели, чтобы вернувшиеся стражи отыскали тело свергнутого султана, то ли им просто было все равно. Мурад дернул за веревку, и особый узел, которому его обучил один из наставников (и вправду нужно будет поблагодарить их всех, ведь уроки каждого пригодились!), развязался. Веревка упала прямо на окровавленный песок. Собрав ее в кольца и прикрепив к поясу, юный шахзаде направился к выходу.
На пороге он обернулся. Черты лица покойника невозможно было разглядеть – оно распухло и, кроме того, часть лица была попросту отрублена, но Мураду почему-то казалось, что на Османа перед смертью снизошло спокойствие. Неприятная мысль. Шахзаде предпочел бы, чтобы вероломный старший брат страдал.
Впрочем, какая разница? Осман мертв, причем умирал нелегкой смертью. Вот и все, что имеет значение. Теперь можно будет предать заговорщиков справедливой казни.
Мурад развернулся и пошел к выходу из зиндана. Прочь, прочь из Едикуле, в бушующий Истанбул и величественный султанский дворец! Туда, где и место будущему султану Мураду.
На губах шахзаде играла очень неприятная улыбка.
* * *
Все знают, что Кёсем любит гулять по саду и не любит гулять одна, ну так есть на то у нее две младшие компаньонки, две Хадидже, злая и добрая. Есть в этом определенная прелесть: когда у помощниц на двоих одно имя, не надо запоминать лишнего. Сегодня одна Хадидже неслышной тенью следует за султаншей, приотстав на полшага, завтра другая – какая разница? Для самой Кёсем, наверное, и нет никакой. Они ведь даже и внешне похожи, и одеваются одинаково, разве что одна немного повыше, почти вровень с султаншей, а вторая ниже на полголовы. А что одна злая, а другая добрая, так ведь это не для Кёсем они таковы, это всем прочим надо издалека смотреть и заранее начинать бояться, если не та Хадидже сегодня идет за султаншей неслышной тенью.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!