Мировая жила - Дмитрий Парсиев

Настолько эта стирка стала неотъемлемой частью самого существования, что остановить ее даже на миг было почти невыносимо и действительно очень больно, непередаваемо больно. Руки так привыкли к этим движениям, что от их прекращения все тело сводило судорогой, но получить от беса плетью по ребрам еще больнее. И Андрей замирал и терпел.

Замирая, он уставлялся взглядом прямо перед собой в одну точку, потому что боялся двигать даже взглядом. Постепенно, накопив некоторый опыт этих замираний, он вдруг осознал, что смотрит не просто в какую-то условную точку, а в некое пространство сознания, обладающее собственной глубиной.

И вот однажды, замерев по приказу страшного беса в очередной раз, он провалился в это пространство сознания будто бы целиком. Это было дивное ощущение, потому что в этом пространстве Андрей ничего не чувствовал, а поскольку ничего кроме боли он чувствовать не мог, то ничего не чувствовать означало не чувствовать боли!

Он не мог определить, как долго провел в этом блаженном бесчувствии, но отрезвила его сильно напугавшая мысль. Мысль, что здорово пугала его и раньше. Мысль о том, что он, как выразился однажды бес по имени Йотойрх, все-таки «отстирал сам себя» и теперь окончательно «растворился в этой бесконечности».

Немного подумав, Андрей успокоился. Если бы он себя отстирал, то утратил бы самоосознавание, и решил, что скорее всего просто уснул. Но тут его напугала новая мысль, что страшный бес наверно уже ушел, что все прачи и прачки вернулись к стирке, и только один Андрей стоит, замерев, и не стирает. И что бес надсмотрщик, наверное, уже подходит к нему, раскручивая свою плеть.

Андрею пришлось приложить запредельное усилие, чтобы хотя бы на волос сдвинуть направление своего неподвижного взгляда. Но как только ему это удалось, сила, что удерживала его в неподвижности, будто сдалась. Андрей смог распрямиться и осмотреться, а от увиденного испытать потрясение.

Он сидел на земле все в тех же желтых дюнах, из которых и попал в прачечную, уставившись взглядом на стену неглубокой пещеры. То, что он принимал за прачей, прачек, бесов и чертей, за котлы и за клубящийся над ними пар, все это было лишь неверными тенями, отбрасываемыми на стену пещеры. Может это были тени от низких облаков, может это тени от пылевых вихрей, что гонял по дюнам ветер, но все вместе эти тени каким-то непостижимым образом создавали подвижную игру.

Андрей понял, что его воображение достраивало эту игру теней в невызывающую сомнения страшную реальность. Он даже покачал головой, не желая верить. А еще он осознал, что самым потрясающим розыгрышем, который он испытал в своей жизни, оказался тот, в котором он разыграл сам себя. Мысль показалось забавной, и сам того не желая, Андрей невольно улыбнулся. А в следующий миг из-за правого плеча выступил ангел.

- Копьеносец?! – поразился Андрей, - Как ты здесь оказался?

- Я никуда не уходил, - ответил ангел своим глубоким голосом, пробирающим до космических глубин.

- О! – для выражения чувств подходящих слов у Андрея не нашлось, - Ты все это время был здесь?

- Не прошло никакого времени, - с несокрушимой ангельской прямотой ответил Копьеносец, - Я впихнул тебя в прачечную. В тот же миг ты из нее вышел.

- Да? – Андрей опять отказывался верить, - Ну хорошо, возможно… не было никакой вечной стирки, и пусть даже мига не прошло… но ведь тогда и прачечная – тоже игра моего воображения. Как ты мог в нее меня впихнуть?

- Все верно, - невозмутимо подтвердил Копьеносец, - Игра воображения. Но твоя игра не означает, что второго прачечного отделения не существует.

- Я опять ничего не понимаю, - пожаловался Андрей, - Игра моего воображения существует независимо от меня?

- Игра существует, - подтвердил ангел и топнул по земле, подняв пыль.

- Я не понимаю.

- Неважно, - строго сказал копьеносец, - Ты прошел через прачечное отделение. Ты заслужил возможность начать сначала. Сотворившая тебя душа согласилась пройти с тобой через еще одно воплощение.

Копьеносец расправил свои крылья, и крылья его затмили небо, заслонили ветер, а затем закрыли и землю ненавистных желтых дюн. Когда крылья затмили все, Андрея в который уже раз ослепило кромешной тьмой. А дальше… дальше он родился младенчиком в крестьянской семье. Отца его звали Ефимом, мать его звалась Радой. Еще был старший брат Иван. А самого его назвали Василием. И так он начал свой новый путь в мире под названием Ниферия.

Дальше сон пошел отдельными вспышками, показывая Васину жизнь чередой кратких отрывистых воспоминаний. Как мать брала его на руки… как его впервые посадили на телегу, а он сильно испугался впряженного в телегу быка… как ему впервые дали в руки вилы… как уходил на войну старший брат Иван… как отец будил ни свет, ни заря, чтобы увезти от полянских приказных, приехавших в деревню набирать новобранцев, а Васька тогда трудно просыпался из глубокого сна, будто выныривал со дна глубокого колодца.

Отец продолжал его трясти, приговаривая: «Васька, Вась. Ну, ты что так разоспался, сынок». Вася распахнул глаза и увидел над собой отца. Он подумал, что по-прежнему видит сон. Только отец теперь стал выглядеть старше. На отцовском лице залегли морщины, появилась седина в волосах, глаза будто выцвели и утратили живость молодости.

- Отец?

- Ну наконец-то. Проснулся, - отец улыбнулся радостно, и эта улыбка сделала его больше похожим на прежнего, молодого отца, - Ну вот. Свиделись.

Вася обнялся с отцом, потом с дядькой Прохором. Три года носила их эта война, то сближала, то разводила, а виделись за все время только раз, да и то мельком. Отец наперебой сыпал вопросами, не успевал дослушать, спрашивал что-нибудь другое. Ерошил Васе волосы, тискал за плечи. И все смотрел на сына, и никак не мог насмотреться. Вася смущался, но это было приятное смущение.

- Слушай, отец, что мы обо мне-то все, ты как?

- Да как… - Ефим пожал плечами, - Вот, снова теперь с Прохором у князя в дружине. Последнее время на средиземье провели. Считали, сколько в порту причаливает имперских кораблей.

- Угу, - подтвердил Прохор, - Всю зиму дурака валяли, изображали рыбаков и пузо на солнце грели.

- Хэх, так я вам и поверил… отправил бы вас князь дурака валять… другому рассказывайте, - Вася подмигнул дядьке Прохору, - Мне Ольха рассказывала, как вы на того эльфенка чару наслали… он, бедолага, до