Не доверяй мне секреты - Джулия Корбин

Сейчас темно, хоть глаз выколи, небо закрыто тучами, звезд не видно, луны нет. Хочу ли я поцеловать его? Сама не знаю. Тревога довела меня до полного изнеможения, более того, рассказ о самой драке расстроил окончательно. Такого Юана я прежде не знала. Не то чтобы я считала, что так делать неправильно, но мне кажется, надо было как-то иначе, по-другому, без насилия и жестокости. Я, конечно, не хотела, чтоб его покалечили, но также не хотела, чтобы и он калечил кого-то.

Однако я его все равно целую за храбрость, и он счастлив. А что мне оставалось делать? Если бы я его не поцеловала, он нашел бы другую, и уж та не стала бы долго думать. А мне этого очень не хочется.

Сегодня четверг. Прошла неделя после того, как мы с Орлой встречались в Эдинбурге. Уже три часа дня, и на работу я не пошла. Но все это время я на ногах, много всяких других дел. Мобильник выключен (я все еще избегаю Юана), время я даром не тратила, провела с пользой – прогуляла Мерфи, а теперь размышляю о прошлом, о настоящем, пытаюсь найти общие точки между тем, что произошло тогда, и тем, что происходит сейчас. Но мне нужна кое-какая информация, и получить ее я могу только в одном месте.

Зову Мерфи, и мы снова идем к машине. Он устраивается спать на своем одеяльце, и я направляю автомобиль вдоль побережья по дороге в поселок. Коттедж, который арендует Орла, расположен на мысу, выступающем в Северное море. Останавливаюсь на некотором расстоянии от места, где, скорей всего, она ставит машину, и высматриваю, нет ли ее автомобиля возле дома. Похоже, нет. Отлично. Я прощаюсь с Мерфи, похлопав его по спине, запираю дверцы и по заросшему травкой берегу около сотни ярдов шагаю к дому.

Снаружи дом выглядит так, будто уже много лет у него не было хозяина и за ним никто не следил. От ветров и соленых брызг сильно пострадала каменная кладка; по углам, а также под окнами она уже крошится. Черепица местами сдвинута, местами даже попадала, и обломки валяются на земле. Сад весь зарос конским щавелем и крапивой, а также жесткой, выше колена, травой. Дверной молоточек болтается на одном гвозде. Придерживая рукой верхнюю часть, с силой стучу. Ответа нет. Стучу еще раз, на всякий случай, потом щитками прикладываю ладони к лицу и всматриваюсь сквозь грязное окно внутрь. Никого не видно.

Я еще никогда не влезала в чужой дом. Не знаю, как это делается. Могу представить, что, если не разбивать стекла или не взламывать двери топором, надо открыть замок хитроумно изготовленной отмычкой или сунуть кредитную карту в щель между дверью и дверной коробкой и осторожно отжать… в общем, чтоб отошла щеколда и дверь сама собой открылась. Но мне не надо делать ни того ни другого – я почему-то не сомневаюсь, что ключ прячется под дверью, в каком-нибудь таком месте, где его всегда оставляла мать Орлы, когда мы были маленькими. Ага, вот он, под камнем средних размеров рядом с первой ступенькой крыльца.

Сую ключ в скважину, бросаю осторожный взгляд назад, поворачиваю, захожу в дом. Внутри так же неопрятно, такая же ветхость, что и снаружи, все выглядит очень мрачно. В затхлом воздухе запах застоявшейся сырости, словно помещение не убирали и не проветривали много лет. Обои в коридоре отклеились и свисают, на потолке темные пятна протечек, одно из них спускается и по стене. Шторы в гостиной кое-как держатся на нескольких зажимах, ковер вытерт, на нем шерсть какого-то животного. Камин покрыт сплошным слоем пыли и сажи, похоже, огонь в нем в последний раз разводили много лет назад. Чугунная решетка с обеих сторон цоколя ощетинилась острыми шипами – не дай бог оказаться в таком месте ребенку.

Никаких следов того, что новая хозяйка взялась за наведение порядка. Помещение совершенно нежилое. Ни картин, ни фотографий на стенах, ни безделушек на каминной полке, ни старых журналов. Ничего. О том, что здесь недавно кто-то обитал, говорят лишь две пустые бутылки из-под виски и остатки ресторанного обеда навынос.

Я перехожу в кухню. Фарфоровая кухонная раковина в старинном стиле испачкана какими-то пятнами чайного цвета, кухонная плита покрыта толстым слоем грязи. Но нельзя терять время – в любой момент может вернуться Орла. Бегло оглядываю ванную и наконец открываю дверь последней комнаты. Это спальня. Вхожу и застываю в остолбенении. Растерянно моргаю: нет, этого не может быть, мне чудится. Я даже на секунду закрываю дверь, а потом снова открываю ее, словно ожидаю увидеть нечто совсем другое. Но нет, все остается так же. Вот оно что. Орла воссоздала здесь свою прежнюю спальню, ту самую, которая была у нее, когда она была еще подростком. Пуховое одеяло той же расцветки в голубенький и желтый цветочек (мы вместе выбирали по каталогу), такие же шлепанцы, и прикроватная тумбочка с тремя ящичками из той же самого твердой породы дуба, и шкаф для посуды, и даже кровать точно такая же, как и тогда, с этикетками, наклеенными как попало по деревянному бортику, и такие же украшения висят на крючке.

Вхожу в комнату с чувством, будто через временной тоннель проникаю в прошлое. Едва дышу. И те же плакаты на стенах: группы «Tears for Fears», «Guns N’ Roses» – и другие тоже. Помню, по краям этих плакатов мы оставляли какие-то надписи и рисунки, комментарии, послания, сердечки. Приглядываюсь и узнаю на полях плаката свой почерк: «Видела тебя в программе „Самые популярные“. Ты был великолепен, Мортен!» – шариковой ручкой с красной пастой.

Меня уже ноги не держат, в коленках слабость, я отступаю и сажусь на кровать. Глазам своим не верю – неужели она сохранила все это? Двадцать четыре года прошло, а у нее тут и прежняя кровать, и тумбочка, даже стеклянный снежный шар, который она забросила подальше в платяной шкаф, когда ей было двенадцать лет. Беру его и трясу, гляжу, как вокруг Эйфелевой башни падают снежные хлопья.

Во всем доме полная тишина, жуткая и зловещая. Она вызывает дрожь, страх, который поселился среди всех этих воспоминаний, страх и чувство опасности, словно пребывание здесь действительно может накликать беду. Чувствую, словно свербит в затылке, и то и дело оглядываюсь, чтобы убедиться: за спиной никого нет. Я встаю, хочу выйти, но каблук цепляется за ручку чемодана, я тяну, чтобы отцепиться, и вытягиваю его из-под кровати. Наклоняюсь, очень хочется заглянуть внутрь. Просто так, бросить взгляд, и все. Открываю.

В нем нет ни одежды, ни туалетных принадлежностей. Зато есть большой цифровой фотоаппарат с мощными линзами. Рядом пачка из нескольких больших конвертов размером со стандартный лист бумаги. Не колеблясь ни секунды, заглядываю в первый. В нем пачка двадцатифунтовых купюр, толстая, как книга. Кладу деньги обратно, лезу во второй конверт. Три новеньких одноразовых шприца в целлофановой упаковке и небольшой пакетик с каким-то коричневатым порошком. Вспоминаю: Анжелин говорила про Орлу, что она наркоманка. Героин? Откуда мне знать. Никогда не видела, не знаю, как он выглядит. В третьем конверте фотографии. Я вываливаю их на пол, раскладываю. И вижу на них Пола, Юана, Эллу и Дейзи; вот мы с Юаном и с собаками, вот Пол рядом с университетом, вот Элла и Дейзи выходят из школы, переходят дорогу, улыбаются.

Я уже знаю, что несколько месяцев назад Орла приезжала в поселок, но видеть это вот так… И Пола, и моих дорогих дочек… У меня сосет под ложечкой, мне не по себе, приходится положить руку на живот, чтобы прошла тошнота. Все это гораздо хуже, чем я думала. Здесь не просто озлобленность или неожиданно охватившее желание разорить осиное гнездо, передо мной настоящее безумие, мания, которая выходит далеко за рамки нормального поведения. Оказывается, она давно уже тайно, украдкой плела свою интригу и собирала про нас информацию.