Зона заражения - Александр Афанасьев

– Не знаю. Товар, наверное, решили поджечь.

– Чей товар.

– Мой товар. Мой.

Шарк понимающе хмыкнул и больше ничего не спрашивал…

Ташкент – город чисто советской постройки (его заново строили после землетрясения в шестидесятых), в течение нескольких десятилетий он был столицей независимого Узбекистона[112]и по, мнению многих (местных баев точно), – столицей и всей Средней Азии. Это наложило на город определенный отпечаток цивилизованности, который остался здесь даже после войны. Мы проехались по городу, многолюдному, едва ли не самому многолюдному в такой близости от Зоны. Посмотрели на оставшиеся после боев здания и немногие памятники – ваххабиты, заняв город с дикой, граничащей с безумием яростью сносили все памятники, обзывая их «идолами». Прокатились по улицам, прикрытым противовзрывными щитами на случай обстрела, быстровозводимыми заграждениями HESCO, на которые кто-то уже повесил рекламу, посмотрели на бронированные микроавтобусы и грузовики, на отрастающие деревья и дым на месте некогда шикарных парков – там были лагеря беженцев. Съездили в похожие на Афганистан Чимганские горы, это самая граница, самый край Зоны. Зоны заражения. Поговорили с десантниками и горнострелками, несущими там службу, посмотрели на серые сосиски вооруженных аэростатов, висящих над границей.

Потом вернулись в город.

Закончили тур мы рядом с телебашней, где в бывшем парке вкусно пахло мясом и на открытом воздухе готовили плов, который, по мнению многих, был лучшим пловом в мире. Мы заказали себе по порции свежего плова, нам выложили его на плоские деревянные тарелки, как тут принято, и мы уселись прямо на землю, чтобы есть плов руками и говорить о том о сем. Впрочем, сели мы так, чтобы хоть один из нас видел, что происходит за спиной собеседника. Такая вот понятная в этих краях предосторожность.

– Ну, как тебе? – спросил я Шарка, уплетающего за обе щеки плов. Вкусно, я знаю, не знаю ни одного мужика, который, попробовав правильно приготовленный плов, не стал бы его фанатом.

– Баб мало, – ответил Шарк.

– А еще?

– Ну… Чем-то похоже на испанские анклавы в Африке. Обитель относительной цивилизованности на границе безумия. Только что будет потом.

– Когда они приходят в какое-то место, они делают из него помойку и говорят, что это райский сад. А потом они убивают всех, кто с этим не согласен.

– Отлично. Кто это?

– Не помню[113].

– Тогда скажи, что ты хочешь сделать?

Я тоже кинул в рот плова, перед тем как сказать.

– Мы на границе миров. Любой мир – мир цивилизации, мир беззакония – имеет тенденцию к расширению. Я хочу расширить наш мир прежде, чем они расширят свой.

– Мы уже пробовали. Это плохо кончилось.

– Нет, так мы еще не пробовали. Я серьезно. Мы пытались навязать им свои ценности, но они не принимали их. Мы проиграли. Но сейчас суть игры изменилась. Ты понимаешь, что ценности Саудовской Аравии и ценности того же Душанбе – очень разные вещи.

– Душанбе? Это где?

– Город. В зоне заражения, точнее – на самом ее краю. Тебе нравится то, что ты слышишь?

– Продолжай.

– Мне надо будет две вещи. Пока – две. Первая – идеология или религия. Вторая – анклав. Идеологией будет частично православие, частично – ислам.

– Ислам там уже есть.

– Ислам бывает разный, друг, и тебе это знать, как никому. В местных горах ислам был совсем другой, женщины, например, тоже изучали Коран и молились сами, а не были просто живым придатком к мужьям. Здесь в Бухаре жил ученый, который собрал наиболее полную коллекцию хадисов во всем исламском мире.

– Аль-Бухари?

– Точно. Говорят, что какой-то мудрец, добравшийся сюда в Средние века с Востока, воскликнул: как вам удалось так далеко от святых городов Мекки и Медины с таким совершенством воплотить замысел пророка об идеальном обществе? Но теперь всего этого нет. Любое правление, друг мой, склонно к авторитаризму. К подавлению и игнорированию местной специфики и отличий. И к угнетению. В том числе и шариатское правление из Багдада.

– Каждая империя имеет предел расширения, – заметил Шарк.

– Точно. И они расширились слишком сильно.

– Хорошо, а православие?

– Это ты не поймешь. Просто не поймешь, и все. Это надо чувствовать. Следующий вопрос – в плацдарме.

– О’кей, и где ты его видишь?

– Кыргызстан.

– Кыргызстан?

– Ага. – Я достал телефон, порылся в памяти, передал телефон Шарку. – На, глянь.

В телефоне была наскоро составленная мной программка из трехмерных видов бывшего Кыргызстана и его истории с эффектом физического присутствия. Смотреть ее можно было как на экране телефона, так и на экране очков трехмерного видения, которые у Шарка были[114].

Шарк посмотрел ролик за пять минут. А я умудрился за это время умыкнуть у него с тарелки кусок мяса. Пусть не зевает.

– Здорово.

– На что похоже?

– На Афганистан.

– Точно. Это он и есть. Все почти то же самое. Тоннель Ашу вместо Саланга. Горы. Сорок племен. Они приняли ислам позже всех, причем кто-то принял радикальный ислам, а кто-то не принял его вовсе. Они не привыкли жить в государстве – и разница между шариатским государством, демократическим государством и, к примеру, СССР для них небольшая – им ненавистно любое государство. Там крайне сильны традиции национализма и трайбализма, а салафиты, пытаясь их подавить, сделали очень большую глупость. Наконец они стали отдавать предпочтение более лояльным узбекам, и это было еще большей глупостью. Они еще сорок лет назад говорили, что они более демократическая страна в Центральной Азии, чем любая другая. Я бы заменил слово «демократия» на слово «анархия», но в остальном я согласен. Я хочу использовать это и создать плацдарм там. Причем очень труднодоступный плацдарм.

– И тебе нужны инструкторы?

– В основном да. Я не буду вести прямолинейной политики. Кому-то поможем. Кого-то купим. Кого-то убьем.

– А почему бы тебе не нанять русских? Они лучше знакомы с обстановкой, чем мы.

– Мне нужен как раз человек со стороны. То, что ты не русский, это не минус, это – плюс.

– Почему?

– Потому что о русских сложилось неправильное представление здесь. Как о тех, у кого можно просить, требовать, садиться на шею, но ничего не давать взамен. Я же не хочу повторять ошибок. Нет, в этом деле не нужны русские, по крайней мере сначала. Второе – ты мусульманин. Мне нужен мусульманин во главе этого. Иначе это будет выглядеть как завоевание.