Всемирная история. Византийская империя - Сергей Борисович Сорочан

Другими словами, представители военной элиты стремились давать детям более практичные навыки. Сыновья высших военных командиров с десяти-двенадцатилетнего возраста ходили с отцами в походы, рейды, закалялись физически. Нередко такие отроки-миракионы уже в четырнадцать лет участвовали в полномасштабных военных предприятиях, привыкая к тяготам походной жизни. Именно в таком возрасте будущий зачинатель царской династии Комнинов, подросток Алексей, как вспоминала в своих мемуарах принцесса Анна, успешно командовал воинским отрядом и ввязывался в лихие стычки с врагами.

* * *

Недовольство вызывало непомерное стремление выделиться, неуемное восхваление ребенка. Ромейским обществом осуждалось потакание детским капризам и чрезмерное любование своими чадами. По этому поводу один из ранневизантийских авторов съязвил: «Обезьяна посмотрела на своих детенышей и сказала: “Разве они не прекрасны?”». Одним из наибольших достоинств ребенка считалось такое качество, как разумность – опять-таки взрослое качество. Константин Багрянородный, обращаясь к наследнику, четырнадцатилетнему Роману, отмечал, что «мудрый сын радует отца, и нежно любящий отец восхищается разумом сына». Более того, в Византии была распространена даже идея «выращивания» праведников, святых. Так, считалось, что приложив усилия и дав правильное воспитание ребенку, родители могут вырастить его святым. В любом случае дети из добропорядочных семей ходили вместе с родителями, родственниками в церковь, где во время службы стояли вместе с женщинами, причащались, разучивали молитвы, участвовали в церковных процессиях и празднествах.

Высокая культура домашнего воспитания – характерная черта византийской жизни. Показательны такие поучения детям: «Читай много – и узнаешь много. Если не понимаешь, не отчаивайся. Не один раз прочтя книгу, обретешь знание от Бога и поймешь ее. А чего не знаешь, спроси у знающих и не гордись… Крайне важно изучать и понимать природу вещей и поступать должным образом». Обязанностью родителей и анадохов-восприемников было воспитание их чад в добронравии, умении общаться. Им старались привить братскую любовь, так что, став взрослым, брат не имел права презирать бедного брата, отказывать ему в теплом приеме. Детские ошибки, сделанные даже по причине незнания, лежали на совести родителей, и их полагалось искоренять с помощью телесных наказаний. Они считались более действенными и полезными, чем пустые словесные упреки. Кто сильно любит – хорошо наказывает, утверждали ромеи, не забывая при этом, что воспитывать можно не только палкой, ремнем, но и мудрым словом и добрым советом, как это наставлял делать, исходя из своего богатого жизненного опыта, знатный военачальник третьей четверти XI в. Катакалон Кекавмен в довольно просторечно написанном «Стратегиконе», адресованном племяннику.

Дружба по-ромейски

Византийцы вкладывали разный смысл в понятия «дружба» и «знакомство», которые они обычно обозначали терминами «филиа» или «гноримиа». Для одних это была просто система личных связей, которая помогала получить выгодную должность или продвинуться по служебной лестнице, сделать служебную карьеру. Подобная «дружба» объединяла людей в своеобразные кланы или свиты – этерии, сообщества и была вовсе не бескорыстной: она прагматично предполагала взаимное исполнение различного рода услуг и просьб. Стоило такому другу сказать приятелю о третьем лице «этот человек – мой друг», и тот прилагал все усилия, чтобы помочь совершенно незнакомому «другу». В этом-то и заключалась сила таких коррупционных по сути взаимоотношений, к которым очень подходит жаргонное слово «блат».

Византийские сочинения наполнены рассказами о всевозможных хитросплетениях, благодаря которым тот или иной удачливый придворный оказывался вхож в ближайшее окружение государя, становился его любимцем, даже другом, фаворитом. Им мог оказаться и ловкий чиновник, вовремя раскрывший подлинный или мнимый заговор, и простой крестьянин, лихой наездник, понравившийся своей удалью василевсу, и льстивый, старательный евнух-эктом, и просто хамовитый царский собутыльник.

Переходя из свиты одного патрона в свиту другого, такие фавориты порой достигали самых вершин власти, даже становились василевсами.

Простасия – предоставление личного покровительства патроном-простатом, как правило, сопровождалось не столько дружбой, сколько службой, и ею охотно пользовались архонты, «властители» – динаты, нобили, влиятельные члены церковной иерархии.

Для тех, кто отличался особой набожностью, дружба возникала ради борьбы за веру, за утверждение, чистоту православия. Такие друзья, встречаясь, обсуждали прежде всего церковные вопросы, говорили о гонениях за веру, как это было в VIII–IX вв., в эпоху иконоборства, когда православные исповедники гадали о конце еретической «зимы». Как показывает пример их идейного лидера, знаменитого преподобного Феодора Студита, они сразу прекращали дружеское общение при разрыве общения церковного и не принимали даже подарков: «Вместе с верой разрывается и любовь».

Существовала и иного рода дружба – утонченная и возвышенная. Унаследованная ромеями из наставлений прославленных древнегреческих ученых Платона и Аристотеля, она понималась как величайшее «из всего, что дает мудрость для счастья всей жизни». Высокообразованная поэтесса-монахиня Кассия писала в IX в.: «Как темный дом лишен услады, так и богатство без друзей… В беде беседа любящих друзей и меда сладостней и лакомства любого». В таких кругах ценились в первую очередь умные и духовно интересные люди: «Стремись ты к другу умному, как к золота мошне, от глупого ж, напротив, беги как от змеи» – наставляла Кассия, уверенная в том, что «…гораздо лучше с умными делить дружбу, чем разделять богатство с невеждами и дураками». Такую дружбу считали прекрасным даром судьбы и ставили выше всех земных благ, вспоминая знаменитое классическое изречение Аристотеля: «Друг – это одна душа в двух телах». Она действительно связывала родственные души ученых, людей, как правило, начитанных, интеллектуальных, с общими научными, педагогическими интересами, единством взглядов и литературными вкусами. Такие друзья зачастую длительное время не виделись и общались с помощью уважительных писем и прилагаемых к ним подарков.

Иногда совсем уж трогательный вариант нежной дружбы к «невидимому другу» пробуждали даже святые в своих почитателях. В таких случаях святой становился одновременно и покровителем, и другом, и идеальным «Я».

Была знакома ромеям и искренняя, бескорыстная дружба, действительно рожденная глубокой симпатией, уважением и любовью. Она позволяла найти утешение у друга без кавычек, без оговорок, разделить с ним радость, общие увлечения, вкусы, рассчитывать на поддержку, помощь товарища. К примеру, митрополит Навпакта Иоанн Апокавк, нашедший приют в северогреческом Эпире, просил друзей помочь устроить военную карьеру своему племяннику и, в свою очередь, заступался за несправедливо обвиненных, посещал страждущих, больных друзей, то есть считал дружбу истинной только тогда, когда она подкреплялась соответствующими поступками, добрыми делами. Впрочем, подобные отношения были характерны в большей степени людям со скромным достатком и невысоким положением в обществе. Ведь богатство и слава, разумно полагали простые византийцы, зачастую порождают не дружбу-филиа, а зависть и предательство.

Чтобы не подвергнуться предательству и опале, а значит, сохранить благосостояние, ромейская аристократия действительно не доверяла никому и даже не демонстрировала доверия или дружеского расположения. Недаром среди окружающих народов ромеи, особенно облеченные властью, слыли