История городов будущего - Дэниэл Брук

Решив пойти дорогой, давно проторенной другими глобальными городами-выскочками, шейх Рашид попытался добиться признания с помощью широких архитектурных жестов. Он заказал небоскреб и потребовал при том, чтобы эта самая высокая на Ближнем Востоке башня была выполнена в характерном американском стиле, который редко использовался за пределами США (небоскребы докоммунистического Шанхая были наиболее известным исключением). Без всякого стеснения выказывая свое преклонение перед Западом, он дал небоскребу нарочито вторичное имя «Всемирный торговый центр Дубай», а открыть его в 1979 году пригласил королеву Елизавету II. С самого начала 39-этажная высотка, металлический фасад которой выполнен в виде решетки традиционных для Аравии арочных окон, оказалась весьма успешной инвестицией в недвижимость. Среди первых арендаторов были крупные транснациональные корпорации, включая IBM и British Petroleum, а также американское консульство. Однако в мире, давно привыкшем к 100-этажным небоскребам, здание в 39 этажей могло стать поводом для передовиц только в местных изданиях. На инфраструктурные проекты шейха Рашида Запад обращал внимание разве что в порядке издевки. В 1980 году газета The Wall Street Journal высмеяла грандиозные траты Рашида, перечислив их одну за одной, а потом призвав читателей «не забывать, что все эти вложения сделаны в страну, полностью лишенную промышленности»58. Но эмир был уверен, что его город движется в фарватере прочих развивающихся мегаполисов мира и что Западу скоро придется принимать Дубай всерьез.

Шейх Рашид не дожил до того времени, когда Дубай стал деловым центром арабского мира, а его название перестало требовать пояснений в любом уголке планеты. В мае 1981 года в Дубай с официальным визитом прибыла Индира Ганди, премьер-министр Индии и дочь Неру, подхватившая его знамя индийского социализма и централизованной плановой экономики. График мероприятий был изнурительный – важные дневные заседания переходили в роскошные банкеты до поздней ночи. Наверняка, во время этого визита Рашид не раз испытывал неловкость. Можно представить, как шейх исподволь склонял индийского лидера продолжать экономическую политику, которая имела столь катастрофические последствия для Индии и при этом была таким благом для Дубая. На следующее утро после отъезда Ганди Рашида сразил инсульт, от которого он полностью так и не оправился. Тем не менее он успел заложить основу современного Дубая, странного сообщества, в котором космополитизм сочетается с авторитаризмом, а фундаментализм с распущенностью и о котором вскоре узнает весь мир.

Небоскреб «Газпрома». Компьютерная визуализация. © RMJM

Когда новый советский лидер-реформатор Михаил Горбачев в мае 1985 года посещал город, бывший когда-то окном в Европу, его маршрут первоначально повторял официальный визит любого советского правителя. Генеральный секретарь посетил заводы, встретился с профессорско-преподавательским составом в Политехническом институте и принял участие в партийном заседании в Смольном, который из штаба революции уже давно сделался резиденцией городского комитета партии. Но потом Горбачев совершил нечто, чего не позволял себе ни один из его предшественников: остановив кортеж машин на Невском проспекте, он вышел на запруженный людьми тротуар пообщаться с обычными ленинградцами.

Горбачев пришел к власти всего в 54 года, будучи самым молодым членом политбюро; в Кремле надеялись, что молодой лидер сможет оживить советскую систему после десятилетий застоя и череды дряхлых геронтократов. В Ленинграде он стремился заручиться поддержкой населения перед тем, как представить реформы, которые позднее станут ассоциироваться с его именем: перестройку и гласность. Немало поездив по западным странам в качестве высокопоставленного советского чиновника, Горбачев, как и предыдущие вестернизаторы, видел себя в роли Великого куратора: он надеялся импортировать только определенные институты, приглянувшиеся ему за рубежом, – частное предпринимательство, свободную прессу, выборы – при сохранении в своих руках основных рычагов управления. Это была задача, ради которой в свое время и был построен обращенный к Европе город на Неве. Горбачев впоследствии вспоминал: «Ленинградцы… очень внимательно слушали мои объяснения, задавали вопросы, давали советы, выражали поддержку. Когда кто-то крикнул “Так держать!” – это было по-настоящему отрадно»1.

Верные городским традициям, вскоре ленинградцы уже требовали от реформатора дальнейшего движения к демократизации. 16 марта 1987 года среди одержимого сохранением исторического наследия населения распространился слух, что собираются снести гостиницу «Англетер», массивное здание XIX века на площади перед Исаакиевским собором. Встревоженные градозащитники собрались перед входом, а их вожак, Алексей Ковалев, пошел жаловаться в соответствующий департамент городской администрации, по удачному стечению обстоятельств расположенный на той же площади. Внутри высокопоставленный чиновник заверил Ковалева, что никакого сноса не планируется, и призвал его «прекратить дезинформировать людей и сеять панику»2. Полчаса спустя по площади прокатилось эхо мощного взрыва, и «Англетер» перестал существовать.

За семьдесят лет жители привыкли выслушивать наглую ложь от заправлявших городом аппаратчиков, но на этот раз что-то пошло не так, как обычно. Вместо того чтобы разбрестись с удрученным видом по ближайшим станциям метро, толпа в знак протеста осталась у покрытых слоем строительной пыли руин. На следующий день людей было уже несколько сотен, а забор вокруг бывшей гостиницы превратился в неформальный «информационный пункт», где диссиденты средь бела дня расклеивали свои тексты с критикой советской системы, которые прежде распространялись лишь подпольно. Выступления на Исаакиевской площади, которые стали известны как «битва за Англетер», продолжались в течение трех дней. Информационный пункт продержался два с половиной месяца.

Весной следующего года ленинградцы пошли еще дальше и заняли небольшой участок великокняжеского Михайловского сада, который после революции стал общественным парком, под уголок свободы слова. Это была общедоступная версия петровских ассамблей и салонов Екатерины. По субботам во второй половине дня каждый горожанин мог произнести тут пятиминутную речь на любую тему. Активисты назвали свою инициативу «Гайд-парком» в честь знаменитого лондонского парка, где разрешены спонтанные публичные выступления. Когда власти разогнали «Гайд-парк», организаторы переместились в еще более многолюдную точку – прямо на Невский проспект. Обосновавшись перед бывшим Казанским собором, в котором коммунисты разместили Музей истории религии и атеизма, «Гайд-парк» теперь занимал самое заметное место в городе. Улица, которая некогда предлагала россиянам все блага Запада за исключением политических свобод, казалось, вот-вот начнет полностью соответствовать своему предназначению.

Свобода слова вскоре привела к свободе собраний. В то лето Ленинград стал свидетелем первых крупномасштабных гражданских протестов в истории Советского Союза. В день, когда Верховный суд СССР отменил обвинительные приговоры по делам о государственной измене, с которых в Ленинграде начался Большой террор, местные жители устроили мемориальный митинг, чтобы почтить память жертв сталинских репрессий.