История городов будущего - Дэниэл Брук

Ленинград быстро возвращал себе экономические и общественные свободы, не оглядываясь на горбачевские реформы, буксовавшие на огромных просторах советской империи. Вспомнив о своей исторической роли торговых ворот России, город снова стал привечать иностранных бизнесменов, которым в рамках перестройки было разрешено создание совместных предприятий с советскими партнерами. Иностранная речь на ленинградских улицах впервые за долгие годы зазвучала вне туристических отар, которых гоняли по четко определенному государством маршруту. Городская телекомпания «5 канал» стала проводником гласности, создав наиболее свободную в стране программу теленовостей, которая проводила тщательные расследования нарушений в общественной сфере, каких город не видел ни при царе, ни при коммунистах. В культурной сфере Ленинград не только развернулся лицом к миру, но и вновь открыл для себя давно забытое авангардное наследие. Наряду с привезенными еще Екатериной Великой шедеврами западной живописи в Эрмитаже стали выставлять произведения русских художников и архитекторов 1920-х годов. Произведения писателей-эмигрантов, в числе прочих Владимира Набокова, Иосифа Бродского, наконец, дождались публикации в родном городе.

Горбачевские реформы впервые позволили ленинградцам самим определять своих руководителей в ходе всеобщих, свободных и справедливых выборов. В 1989 году горожане избрали профессора права Ленинградского государственного университета Анатолия Собчака делегатом Съезда народных депутатов СССР. Со ставшим приметой времени мегафоном Собчак, уже известный как ведущий передачи 5-го канала «Право и хозяйственная жизнь», неустанно вел агитацию перед станцией метро недалеко от университета. Он же убедил руководство канала провести первые политические дебаты на советском телевидении. В 1990 году ленинградцы избрали Собчака в Ленсовет, где он стал председателем, то есть по сути – мэром города.

Одним из первых шагов нового Ленсовета стал референдум, на котором жителям было позволено самим решить, как должен называться их город. Инициатива вызвала оживленнейшее обсуждение. Диссидент Александр Солженицын, изгнанный из страны за правдивое описание жизни в сталинских лагерях, предлагал дать ему имя «Свято-Петроград»3, в котором признавались бы корни города, но голландское название заменялось русским. Однако идея Солженицына так и не попала в бюллетени для голосования: выбирать нужно было между «Ленинградом» и «Санкт-Петербургом». В июне 1991 года избиратели высказались за возвращение городу первоначального имени, данного ему еще Петром Великим. В дебатах вокруг этого референдума – с его жестким выбором между названиями 1924 и 1703 годов – выявилась главная проблема города. Вместо того чтобы придумать себе новую роль, найти новое место в мире, город метался между двумя одинаково удушающими вариантами ностальгии – по царской роскоши и по советской сверхдержаве. Другой иллюстрацией этой ограниченности стало то, что как раз во время проведения референдума гостиница «Англетер» восстанавливалась на том же месте в ностальгическом стиле, призванном напомнить о здании, разрушенном всего четыре года назад.

Через два месяца после референдума, 19 августа, консервативные партийные чиновники устроили переворот с целью сместить Горбачева. Генерального секретаря изолировали на даче в Форосе; были выписаны ордера на арест многих сторонников реформ, в том числе Собчака. Мэр Санкт-Петербурга находился тогда в Москве, но успел отправиться в аэропорт за десять минут до того, как за ним пришли. Благополучно вернувшись домой, Собчак сплотил своих земляков на борьбу с переворотом, в полной мере использовав исторический контекст «города трех революций». Тысячи горожан собрались перед зданием, где находился кабинет Собчака, на площади, рядом с которой произошло и первое в истории России либеральное выступление – Восстание декабристов, – и самое недавнее, битва за «Англетер». Когда между конструктивистских зданий возле Кировского (бывшего Путиловского) завода выросли баррикады, Собчак выступил перед рабочими, которые осудили путч в традициях своих предшественников, начавших революцию 1905 года.

Вечером Собчак воспользовался своими связями на 5-м канале, чтобы произнести в эфире речь против переворота. Это было первое антипутчистское заявление на телевидении; до этого момента контроль над общенациональными каналами сохраняла кремлевская консервативная группировка. По всем программам непрерывно показывали балет «Лебединое озеро», который время от времени прерывался объявлениями о введении чрезвычайного положения, – пугающее проявление специфически российской смеси из более западной, чем сам Запад, культуры и средневековой политики.

На следующий день перед Зимним дворцом состоялся массовый митинг, на который пришло так много петербуржцев – по разным оценкам, до 300 тысяч4, – что площадь, разбитая царями для массовых военных парадов, не смогла вместить всех. Среди митингующих бесплатно распространялись осмелевшие в эпоху гласности газеты с белыми пятнами, наглядно демонстрировавшими цензуру путчистов. Хотя зарубежные СМИ сосредоточили все внимание на демонстрациях в Москве, где на обошедших весь мир кадрах первый президент Российской Федерации Борис Ельцин обращался к народу и армии с танка, петербургский митинг был вдвое больше по численности5; это производит еще большее впечатление, если учесть, что население давно задвинутого на второй план города в два раза меньше московского. Но пока обе исторические столицы страны сотрясали массовые протесты, большая часть России пребывала в состоянии покоя. Кроме Петербурга и Москвы, выступления состоялись только в родном городе Ельцина Свердловске. И хотя после перехода на сторону Ельцина армейских подразделений путч в Москве выдохся, различия в реакции на чрезвычайное положение подчеркнули непреходящие различия между городской и сельской Россией в целом и Петербургом и остальной страной в частности.

Горбачев пережил переворот и формально остался у власти. Но героический образ широкогрудого Ельцина на танке настолько сильно контрастировал с растерянным видом Горбачева, который вернулся из своего жутковатого крымского отпуска ошеломленным и растрепанным, что авторитет президента СССР оказался окончательно подорванным. Ведомый лидером, чья власть внезапно оказалась не более чем иллюзией, Советский Союз развалился через несколько месяцев после неудавшегося переворота. Национальные республики объявили о своей независимости, а самый большой кусок империи, простирающийся от Санкт-Петербурга до Владивостока, стал независимой Россией под руководством Бориса Ельцина.

Пока Ельцин пытался решить масштабные задачи по переводу на рыночные рельсы огромной страны, усеянной неэффективными колхозами и госпредприятиями, мэр Собчак стал активно воплощать в жизнь свое видение Петербурга. Он называл свой город «единственной дверью России в Европу»6 и мечтал, чтобы Петербург снова, как это было до революции, стал банковским и финансовым центром России. Собчак надеялся создать в Петербурге особую экономическую зону (ОЭЗ), какие он видел, когда еще в качестве профессора хозяйственного права посещал Китай эпохи Дэн Сяопина, – город с особым, выгодным для иностранных инвесторов экономическим законодательством. Привлекательность концепции ОЭЗ была для Собчака очевидна: его обращенный к Западу город мог, наконец, сбросить балласт отсталой российской провинции.