Выстрелы на пустоши - Крис Хаммер

Мартин смотрит на свои руки. До чего же жалкие! Ведь это он жаждет эмоциональной близости, а не Мэнди. Это ему нужно ей помочь, потому что сама она его помощи не попросит.

Так что делать? Вернуться в универмаг и ждать там вместе с Фрэн и Лиамом? Из полиции Мэнди первым делом отправится туда. Это шанс поговорить, предложить помощь, попрощаться по-человечески и свалить с чистой совестью. Но что-то удерживает. Не хочется торчать под универмагом часами напролет, как зеленый мальчишка. Не с такой головной болью и не на такой жаре. Стоило бы не сохнуть по недоступной молодой женщине, а подумать о будущем, решить, что делать с жизнью, с работой, как-никак «Геральд», обрубив канат, отправила его в свободное плавание. Открыто ли ему еще журналистское будущее в индустрии, которая сужается, переживая собственную финансовую засуху? Нет бы сесть за телефон и найти того, кто согласится опубликовать материал о Джулиане Флинте. Вот записка с новым номером Макса. Возможно, бывший редактор кого-то предложит?

Мартин звонит, однако на том конце линии никто не отвечает. «Набранный вами номер больше не существует», – говорит автоответчик.

Супер!

Он вынимает мобильник. Из-за отсутствия сотовой связи в Риверсенде тот по сути превратился всего лишь в электронную картотеку. Отыскав мобильный номер Макса, Мартин набирает его с телефона в отеле.

– Алло, Макс Фуллер слушает.

– Макс, это Мартин.

– Мартин, дружище. Ты где?

– Все еще в Риверсенде. Решил кое-что закончить.

– Ясно. Могу я чем-то помочь?

– Ты звонил мне вчера в мотель? Оставлял номер своего телефона?

– Не я, бездельник. А что это был за номер?

Мартин называет.

– Вот те раз! Это даже не в Сиднее, а там, где ты. У тебя сейчас похожий номер, первые четыре цифры одинаковые.

Мартин смотрит на прикроватный столик. И точно: вон меню из закусочной Томми с номером телефона. Первые четыре цифры совпадают. Что-то не так.

– Макс, я идиот. Прости, что потревожил. Меня переклинило.

– Мартин, у тебя там все хорошо?

– Лучше некуда. Вернусь в Сидней, звякну.

– Гляди не забудь.

Мартин еще долго, оторопев, смотрит на трубку. Может, Фелисити Кирби ошиблась? Кто бы мог ему звонить из Риверсенда или окрестностей, притворяясь Максом? Чья-то попытка замести следы? И зачем оставлять отключенный номер? Разве что… Офигеть! Уокер! Это номер из церкви Святого Иакова.

Мартин еще смотрит на телефонную трубку, как вдруг раздается стук в дверь. Испугавшись, он не знает, что ответить.

В дверь снова стучат.

– Мартин? Ты здесь?

Джек Гофинг.

Мартин открывает, впуская агента АСБР.

– Дерьмово выглядишь, – вместо приветствия говорит он. – Приятно видеть, что не один я чувствую себя этим утром неважно.

Впрочем, по лицу агента и не скажешь, что он страдает от каких-то последствий вчерашнего. Глаза ясные и проницательные, как всегда.

Мартин садится на кровать. Гофинг закрывает дверь и остается на ногах. От него тянет табачным дымом.

– В курсе, что случилось?

– Нет. А в чем дело?

– Ты вообще как?

– Не очень, я с бодуна. Все благодаря тебе.

– Мандалай Блонд арестовали. Ей предъявлено обвинение.

– Какое?

– Попытка помешать следствию.

– Из-за дневника, что ли?

– Да.

– Твою мать! – Мартин замолкает. – Черт знает, зачем ей вообще понадобилось это затевать.

– Соображения есть?

– У меня? Нет. А у тебя?

– У меня тоже.

– Так что с дневником не так? – спрашивает Мартин. – Сфальсифицирован?

– Не уверен. Ты ведь понимаешь, что этот разговор ни в коем случае не под запись?

– Как я уже говорил, твое требование оторвано от жизни. Мне по-прежнему негде публиковаться.

– Просто не хочу, чтобы ты отфутболил это своим собратьям. Так что никаких наводок для Дарси Дефо.

– Даю слово.

– Отлично. Что ж, насколько я понимаю, основная проблема с дневником не в том, что в него добавлено, хотя по меньшей мере одна запись сделана после трагедии. Проблема в том, что в нем отсутствуют некоторые страницы. Мэнди Блонд их вырвала.

– Вероятно, просто попытка защитить личную жизнь.

– Если так, она не знает копов. Теперь полиция набросится на нее, будто голодная собака на косточку. Ты представить себе не можешь, как на них давят, требуя предъявить хоть какой-то результат. А твоя приятельница сама подносит себя на блюдечке.

– Но это же глупо. Если Мэнди причастна к убийствам, зачем ей добровольно показывать дневник? Ее же раньше не подозревали.

– Насколько я знаю, нет.

– Так что им придется попотеть, чтобы доказать свои обвинения.

– Я бы не был в этом настолько уверен. Связь с убийством они не докажут, по крайней мере без улик. Однако обвинить ее в попытке помешать правосудию было умно. Дневник содержит детали о поступках главного подозреваемого, Байрона Свифта, в тот промежуток времени, когда пропали немки, а также накануне стрельбы у церкви Святого Иакова. Так что твоя приятельница, возможно, уничтожила жизненно важные улики. Она глубоко в дерьме.

– Твою мать! И что теперь?

– Собственно, поэтому я тебя и разыскивал. Мэнди Блонд просит освободить ее под залог, говорит, что некому присматривать за ребенком. Копы упираются. Ее планируют отвезти в Беллингтон, где она предстанет перед мировым судьей.

– В Беллингтоне есть суд?

– Не совсем. Если нужно, приглашают одного малого из Дениликуина.

– Почему бы не пригласить его сюда?

– Хочешь мою версию? Потому что все газетчики обосновались в Беллингтоне.

– Черт! Ты, верно, шутишь?

– Нисколько.

– Зачем ты мне все это рассказал?

– Подумал, вдруг ты решишь поехать к Мэнди. Ей может понадобиться моральная поддержка.

– От меня?

– От кого угодно.

До чего длинный и странный караван устремился из Риверсенда к Беллингтону через прожаренную равнину: в этом конвое смешались опасения и страхи, честолюбивые помыслы и отчаяние, каждой машиной движет своя цель, каждая везет свои эмоции. Во главе – полиция: Робби Хаус-Джонс на внедорожнике Херба Уокера, Морри Монтифор и Гофинг на арендованной легковушке, Мандалай Блонд с Иваном Лучичем на броско размалеванном патрульном автомобиле. Далее – СМИ: 3AW[37] на расфуфыренном грузовике даже более кричащих цветов, чем у патрульных; горстка белых машин из проката; несколько личных авто; телесети на трейлерах и джипах. Колонна выдерживает ровно сто десять километров в час, полиция следит, чтобы скоростное ограничение неукоснительно соблюдалось. Не осмеливаясь ехать ни быстрее, ни медленнее, журналисты следуют сзади безупречно ровным строем, ремни безопасности пристегнуты, желание обойти друг друга замаскировано одинаковой скоростью – и все они мчат к Беллингону, реке и следующему эпизоду драмы, завладевшей вниманием страны. На полпути через равнину конвой проносится мимо грохочущего грузовика со спутниковой тарелкой на крыше, не замедляется, почти не уступает дорогу, не волнуется о встречном трафике; каждый водитель, по очереди объезжая тарелку, прилежно мигает поворотными огнями.