Пропаданец - Евгений Шепельский

К вечеру пал туман, голубовато-серый, неплотный. Скотники, отчего-то сверх меры разволновавшиеся, зажгли в хлеву тусклые лампы и еще раз наказали мне никуда до конца смены не отлучаться. У меня заломило спину, а раненая рука налилась тягучей болью. Ухаживать за корабельными буренками оказалось трудней, чем орудовать тяжелым веслом.

Волоча к люку очередную порцию навоза, я вдруг услышал, как где-то – то ли наверху, то ли вовсе со стороны моря – пропела сигнальная труба. Затем донеслись звуки, похожие на частое пыхтение какого-то большого животного. Думая, что к борту «Благодати» приблизился кит, я вытряхнул навоз в море и посмотрел наружу:

– Terdamo marango! Ishvariz ray! Идиот!

В двадцати футах ниже на узкой палубе странного суденышка, выкрашенного в голубой цвет, подняв к небу крапчатое от навоза лицо, бушевал смуглый горбоносый человек с длинной раздвоенной бородой. Он грозил кулаками и подпрыгивал. Второй, ростом поменьше, в белой с навозными пятнами сорочке, казался спокойней: стряхнув со светлых волос часть «подарка», он перехватил управление (рулевое колесо казалось маленьким, словно игрушечным), быстро взглянул на меня и отвернулся.

Это был Тендал.

Сердце мое ушло в пятки.

А горбоносый, похожий на индийца, продолжал исторгать дифирамбы и плеваться.

Я дернул рукой, обрушив на палубу лодочки остатки навоза.

Проклятый день, снова неудачи! Да еще какие!!! Я спешно скроил физиономию Судаго.

Узнал ли меня Тендал, мельком глянув на лицо? Все-таки сумерки, туман, да и времени прошло, с того момента, как мы видались в последний раз, изрядно.

– Мерзавец!

Я не удержался и высунулся из люка. Надо же что-то ответить людям, так сказать, оправдаться?

– До свидания!..

Горбоносый взвыл:

– Говоновоз! Ты еще издеваешься?

– Ох, извинения! Моя… не видать… Ой, моя дурень! Ой, моя просить прощения за ваша беда!

– Я вытащу твои глаза через рот!

Я испуганно стиснул зубы. Взгляд чернявого обещал многие беды.

Тендал снова мельком глянул на меня (о, я уже был в личине Сундаго) и что-то отрывисто сказал бородачу. Из носовых кают высыпало еще несколько человек, впереди был рыжеволосый паренек с тонкой, будто кукольной шпажкой в правой руке. Тендал отмахнулся, крикнул непонятное. Все подняли головы, провожая меня взглядами. Я смотрел на них, чувствуя, как краснеют уши. Увидел, как вразвалочку из каюты выбрался Борго – личный телохранитель принца, существо, к людской породе имеющее весьма отдаленное отношение: что-то вроде неандертальца-альбиноса или йети. Двухметровый детина, покрытый грязно-белой косматой шерстью, с лохматой же мордой, на которой рубинами сверкали весьма недобрые глазки. В одежде он не нуждался, а его срамные части были скрыты под капитальным мехом: эдакий Чубакка, осветленный пергидролем.

Борго воззрился на меня и рыкнул, затем подпрыгнул, так что весь кораблик сотрясся.

Тендал окриком призвал йети к спокойствию, но Борго, как бойцовский пес, подергивал головой и смотрел на меня, будто хотел вцепиться в глотку.

То есть – почему будто? Хотел, еще как хотел – я ведь обидел, пускай и не нарочно, его обожаемого господина!

Я видел его при дворе Барнаха и помнил, что от парня просто-таки веяло страшной физической мощью. Своими кочерыжками Борго мог дробить камни. На арвесте он знал буквально три десятка слов, и я сильно подозревал, что его народ вообще обходится минимальным набором слов, однако был глубоко предан Тендалу. Сейчас Борго решил, что коровий навоз (напомню не знающим, что под навозом понимается коровье дерьмо, смешанное с соломой), сброшенный мною, каким-то образом задел честь и достоинство наследного принца, – и оттого был близок к неистовству. Тендалу потребовалось еще раз жестко прикрикнуть на своего любимца.

Загадочный остроклювый корабль проплывал мимо, под лесом недвижных весел. Корма лепестком загибалась внутрь, едва не касаясь надстройки, из крыши которой торчала стальная труба. Это она звучно пыхала через равные промежутки странными изумрудными дымами: «чух… чух… чух…»

– Таинственный движитель, о котором болтают матросы, – сообразил я. И изумленно высунулся из люка почти до пояса: суденышко не касалось воды, оно левитировало примерно в полуметре над нею!

Алхимический движитель, преданный анафеме жрецами Шахнара!

Мне стало худо.

Весла «Благодати» втянули внутрь.

Скрытый кормой, продолжал бушевать бородач:

– Ты сожрешь все дерьмо, которое сделают коровы на этой лоханке! Termidas amveno gorto!

Тендал молчал. Мне было худо от страха.

Суденышко поглотил туман, и я убрался из люка, судорожно стискивая черенок вил побелевшими пальцами.

– Если уцелею – женюсь на Вандоре. Теперь уж наверняка, – пробормотал я.

И самое смешное: это было правдой!

– Плюх-плюх-плюх!

– Му-у-у-у!

На палубе грянул оркестр. Принца встречали со всеми полагающимися почестями.

Меня затошнило.

Если принц кинет обидку, как говорят у нас на Земле, и пошлет за мной, ой, я прямо не знаю, чего будет. Казнят? Принц, полагаю, в дурном настроении. Невесты нет, война назревает, с любовниками, опять же, очевидные проблемы. Сорвется на мне, как пить дать…

А может, пронесет, как ту корову после ланча? Кто бы подсказал…

Не знаю, что заставило меня выйти в коридор: видимо, пресловутое шестое чувство.

В помещении скотников раздался приглушенный женский взвизг, и голос скотника так же приглушенно прорычал:

– Крепче держи эту суку!

Я почему-то сразу догадался, что речь идет о Вандоре; ну о ком еще могла идти речь, как не об этой вездесущей занозе?

Оркестр надрывался на палубе словно в насмешку.

Сжимая черенок вил, я, стараясь не топотать тяжеленными башмаками, пробежал по коридору и приник к дверной щели…

Жизнь, конечно, безумно хаотичная штука – только что ты убирал коровник, бац – и ты уже, чуть присев, смотришь в щелочку на… о блин, там было на что посмотреть и от чего вспотеть и даже поседеть.

Интрига сковалась мгновенно.

В поле моего зрения находилось пространство возле широкого люка для сброса отходов, край стола с рассыпанными картами, табурет. И двое людей, стоящих на коленях боком ко мне. Одним из них была Вандора, вторым – какой-то немолодой коротко стриженный тип в матросской форме.

Двое скотников маячили за их спинами (я видел, что руки Вандоры и матроса связаны толстыми веревками, рты заткнуты). Третий же подходил спереди. Это был тот самый матрос, которому полагалось пособлять мне в хлеву. Грубое лицо его было, скажем так, невеселым. Нож с широким лезвием покачивался в руке.