Полнолуние - Андрей Кокотюха

— Ух ты. А звание у тебя есть военное?

— Командир куреня, — упрямо повторил великан.

— Хорошо, товарищ командир…

— Друже командир, — спокойно и твердо поправил тот. — Товарищей у нас нет.

— Чем тебе плохо слово «товарищ»?

— Товарищ Сталин. Товарищ Ленин. Товарищ Берия. Понял или хватит?

— Ясно. Дискуссии напрасны. Ну а звать тебя как, друг командир?

— Гром.

— Это фамилия?

— Псевдоним.

Левченко метнул взгляд через плечо на Катерину, попробовал медленно опустить руки. Гром видел это, но ничего не сказал, только переместил дуло, целясь уже не в грудь, а в голову Андрея.

— Пока что ты мне ничего не сказал. А поговорить хочется, правда? — И тут же, без перехода, спросил: — Я сяду, можно? Потому что ты на меня снизу смотришь, неудобно.

— Удобно. Но садись. Только руки держи, чтобы я видел.

— Что там можно увидеть… Руки как руки…

Сильнее растопырив пальцы и повертев раскрытыми ладонями перед собой, Андрей присел на землю. Сейчас мужчины оказались напротив. Катерина на всякий случай приблизилась к Левченко сзади почти вплотную, продолжая угрожающе сжимать пистолет.

— Где же твой курень, командир Гром?

— Хлопцы почти все полегли тут весной. Столкнулись с вашими партизанами.

— Так партизаны, выходит, лучше воюют?

— Ничего не выходит. Регулярные москальские части как раз подтянулись, прорвались в район Дунаевцев.

— А ваши немцев прикрывали?

— Отходили от немцев — нарвались на красных. И те и те на чужой земле.

— Вот так, значит? На чьей же?

— На нашей. Или ты эту землю своей, украинской, не считаешь?

Левченко всегда недоставало таких разговоров. Он с удовольствием поговорил бы с командиром Громом, даже поспорил бы за бутылкой самогона. Но времени на это не было. Так что сказал, отрезая возможность каких-либо дальнейших споров:

— Слушай, Гром, или как тебя там. Давай договоримся, что я тебе не враг. Как не враг и твоей Катерине. Лучше скажи, где ты такое украшение добыл? — Он кивнул на капкан.

— Там, — великан мотнул головой куда-то назад. — Хорошо хоть удачно вступил.

— Удачно?

— Зубцы острые. Мог бы ногу сквозь сапог проткнуть. Проколол, но я не носком зацепил, пяткой. Вишь, капкан весь замкнулся, не пробил сильно. Заживет. Не таким ловким буду некоторое время. Но лучше, чем если бы насквозь пробил. Вообще могла быть мина. Или еще какой-то сюрприз.

— Почему? Откуда все это?

Отвечать Гром не спешил. Левченко понимал: командир куреня УПА еще не решил для себя, что делать с офицером советской милиции. Который вычислил связную и разоблачил его самого. Чувствовал: предупредил про последствия своего исчезновения вовремя. Это сдерживает Грома. Так что решил вести ту же линию дальше, произнес:

— Не хочешь — не говори. Хотя, наверное, хочешь. Не в том дело. Давай я лучше тебе расскажу, для чего Катерина сюда спешно прибежала. У вас же, как я понимаю, в эту пору встреча не запланирована. Потому что на работе твоя связная, верно?

В ответ снова ничего не донеслось. Андрей уперся руками в землю сзади себя. Потом, легонько оттолкнувшись, качнул туловищем, подался вперед.

— Опасность, Гром. Для всех, не только для тебя. Есть у меня подозрение: ты знаешь, кто это тут шурует по ночам, на чьей совести человеческие смерти. Пусть даже обезвредил трех опасных бандитов. Есть еще наша медсестра, из больницы, Люба, и другие люди. Они ничего плохого никому не сделали. Жертвы, Гром. И убийцу нужно найти и наказать. Но хуже всего — он убил капитана НКВД.

— Разве это плохо?

— Плохо. Такое не прощают. Капитан Сомов не верил в оборотней, а подозревал в зверских убийствах мирного населения вашу повстанческую армию. Его убили точно так же. Вывод — он вышел на след повстанцев. На ваш след, Гром.

— Я тут один. Говорил уже.

— Этого никто не знает. — Левченко чувствовал, как удается постепенно ломать ситуацию, заговорил увереннее: — Приедет в Сатанов рота автоматчиков. Начнутся облавы. Прочешут лес, тебя с твоим капканом найдут, далеко не убежишь. Не найдут — тоже не беда. Будут искать пособников, брать заложников. Думаешь, Катерину пронесет? У нее же ребенок, пусть не совсем маленький, — но все-таки им лучше брать женщин с детьми. Сперва посадят в тюрьму. Потом вышлют в Сибирь как сообщников повстанцев. Борьку, мальчика ее, — в детдом, член семьи врага народа. Видишь, что вы наделали.

— Мы ничего не делали.

— Возможно. Тогда кто? Катя хотела тебя предупредить об этом, Гром. Она не в состоянии представить масштаба операции. Будут хватать всех. Отрапортуют про подавление очага националистического сопротивления. А Сатанов с окрестностями зашкурят, зачистят наждаком. Тебе этого хочется?

Великан не спеша опустил свой пистолет.

— Ты же Левченко, верно? Начальник милицейский здешний.

— Слава богу, познакомились.

— И в Бога веришь, вижу.

— Присказка такая. А верю я в то, что вижу собственными глазами.

— С кем ты, Левченко? Для чего ты мне все это сейчас рассказал?

— Я не хочу, чтобы пострадали люди. Вот я с кем. Мирное население. Они пострадают, Гром. Ты, наверное, в курсе, как работает НКВД. Я тоже, еще больше тебя. Мы можем вместе остановить их.

— Как именно?

— Отдать убийцу. Настоящего. Ты же знаешь, кто это. Должен знать. Покажи, где искать, — и я сам его возьму.

Гром через голову Андрея глянул на Катерину.

— Ты прав. Я видел его. В лесу. Сам хотел поймать. Потому что мне тоже не нравится, что оно людей мочит.

— Оно?

— Вблизи не рассмотрел. На двух ногах, высокое, но не совсем человек, как кажется. Но подозреваю, где оно прячется. Так вышло, мне эти места довольно хорошо знакомы. Бывал я тут год назад… Пробежало будто сто лет, целую жизнь там прожил. Я ж заново родился, мужик, вот так.

— Ничего не понимаю. Ты о чем сейчас? «Там» — это где? В лесу здешнем?

— Да я и сам не до конца понял, что это было. Вон в той стороне, — Гром кивнул назад, явно указывая направление, откуда пришел и где попал в неприятности. — Меня вообще удивляет, как он, тот, кого ты называешь хищником, пробрался туда. Но он там, больше негде. Место гиблое. Я думал наконец подобраться к норе. Подстеречь, прижать. Вишь, в капкан влетел. Раньше товарищ мой, Тур, на мине подорвался. Нас двое было.

— Трое, — отозвалась Катерина.

— Трое, — поправился Гром. — Живых — двое. Третий, Калина, тяжело ранен был. Заражение крови. Умирал долго, Катерина у себя прятала, в крыивке.