Нарисованная смерть - Джорджо Фалетти

Морин почувствовала подступающую панику, но на сей раз, в отличие от предыдущего вечера, не опустила голову, и Джордан увидел, как предательски заблестели ее глаза.

– Боюсь, я больше не выдержу, Джордан.

Он накрыл ее руку ладонью. Морин удивилась, как этот человек умеет успокоить одним прикосновением.

– Выдержишь, Морин. Ты сильная, и ты теперь не одна. А главное – ты в здравом уме. Я убежден в этом. Вот увидишь, рано или поздно весь этот кошмар кончится.

Морин не успела ответить, потому что в этот момент к столу подошел худощавый человек в безупречно пошитом костюме и обратился к Джордану:

– Сэр, если ваша очаровательная спутница говорит вам, что вы красавец, не верьте. Она говорит об этом каждому встречному.

Джордан ничего не понял, но, увидев улыбку, расцветшую на губах Морин, порадовался, что незнакомец прервал их беседу в самый тяжелый момент.

– Джордан, это профессор Роско, он меня оперировал. Благодаря ему я опять вижу. Уильям, это мой друг Джордан Марсалис.

Роско протянул руку Джордану, и по его рукопожатию тот понял, что перед ним человек искренний и уверенный в себе.

– Извините, что помешал вам. Но мы, врачи, как кинозвезды, любим наслаждаться плодами своих успехов. Порой это выглядит неуместно, но по-человечески нас можно понять.

Роско усмехнулся и переключил внимание на Морин.

– Как ваши глаза, комиссар?

– Все замечательно. Не знаю, как вас и благодарить.

Хирург не заметил, что энтузиазм его пациентки насквозь фальшив, не заметил он и тени, промелькнувшей по ее лицу, когда она произносила слова благодарности.

А Джордан все это отлично заметил и спросил себя, как отреагировал бы Роско, знай он о побочных эффектах своей операции.

– Морин, у меня такой выгодной пациентки еще не было. Помимо профессионального удовлетворения, передо мной еще распахнулись двери святая святых итальянской кухни. Оказывается, твой отец открыл мне ежедневный неограниченный кредит, и мне ужасно неловко… – Он вжал голову в плечи и добавил с лукавой улыбкой: – Поэтому я все-таки ужинаю здесь через день.

Джордан указал на свободный стул рядом.

– Мы уже заканчиваем, но если угодно…

Лицо Уильяма Роско вмиг посерьезнело, и он повел глазами в сторону двоих мужчин, сидящих за столиком неподалеку. Оба средних лет, оба шикарно одеты, оба с каменными лицами.

– Увы, не могу оставить вон тех баронов от медицины. Удивительно, как иногда занятия наукой выхолащивают чувство юмора!

Он заговорщицки подмигнул. Возможно, уже решил для себя, что связывает этих двоих, но ни Джордан, ни Морин не собирались это выяснять.

– Ладно, детки, будьте счастливы. Кому и счастье, как не вам?

Он повернулся и своей легкой походкой, подчеркивающей элегантность костюма, вернулся к коллегам, которые ожидали его, уткнувшись в кожаные корочки меню.

Джордан и Морин не успели обменяться комментариями по поводу профессора Роско, потому что телефон, который Джордан положил на стол, вновь завибрировал.

В этот раз на экране высветился номер, и Джордан вмиг его узнал. Это был его домашний телефон. Он знал, кто звонит, и сразу ощутил сосущую пустоту внутри. Может, не отвечать, подумалось ему, и он беспомощно поднял глаза на Морин.

– Ответь, вдруг что-то важное.

Еще какое. Ты даже не представляешь, какое важное.

Он нажал кнопку, услышал желанный и наводящий на него страх голос:

– Джордан, это Лиза.

Он не забыл, как она смотрела на него вчера вечером, когда увидела Морин в его объятиях. И не забыл, что почувствовал сам, увидев ее. Джордан ответил кратко – не потому что не было слов, а потому что он боялся их произнести:

– Слушаю.

– Надо поговорить. Это очень важно.

– Хорошо. Завтра утром я позво…

– Нет, Джордан, ты не понял. Это очень важно и очень срочно. Мне надо сказать тебе сейчас. Боюсь, завтра у меня не хватит духу.

Джордан посмотрел на Морин. Та только кивнула.

Теперь ему не за что было спрятаться. Он машинально взглянул на часы и мысленно подсчитал, за какое время «дукати» домчит его до Шестнадцатой улицы.

– Хорошо. Я буду через двадцать минут.

Нажав отбой, он еще секунду смотрел на телефон, как на оракула, чей жидкокристаллический лик может выдать ему решение всех проблем.

Голос Морин вернул его в зал ресторана:

– Неприятности?

– Не то чтобы… Личные дела. К следствию они отношения не имеют.

– Ну поезжай. Здесь я как дома. Поскольку отца нет, побуду немного хозяйкой.

Джордан поднялся из-за стола. Морин прочла детский испуг и растерянность на лице этого высокого, сильного человека.

– Завтра созвонимся. Нам надо, как говорят в таких случаях, «выработать стратегию».

– Хорошо. Ступай, а то три из твоих двадцати минут уже прошли.

Морин смотрела, как он берет на вешалке свою кожаную куртку и шлем. Женское чутье ей подсказывало: если у мужчины такое лицо, это всегда дела сердечные. Она сразу поверила, что к их истории этот звонок не относится.

Ни Морин, ни Джордан не могли знать, как глубоко они заблуждаются.

Джордан остановил «дукати» перед входом, заглушил мотор и поставил мотоцикл на опору. Потом снял шлем и уставился на стеклянный прямоугольник входной двери, как будто читая свое будущее на его блестящей поверхности. У него не было с собой ключей, а и были бы, он не решился бы подняться и открыть своим ключом, как будто между ним и Лизой ничего не изменилось.

Наконец он слез с мотоцикла и, повесив на руку шлем, направился к панели домофона.

Именно здесь, на этом месте и примерно в тот же час, он воспользовался шлемом как оружием для защиты от Лорда и его дружков, а потом поднялся в квартиру с опухшим глазом и разбитым носом, из которого кровь текла на рубашку. И обнаружил Лизу с ее иронически спокойной реакцией на непредвиденное, то есть на незнакомца с отвисшей челюстью перед ее наготой.

У вас всегда идет носом кровь, когда вам неловко?

У него намертво отпечатались в памяти ее слова, ее лицо, ее глаза и то, что он увидел под халатом, когда Лиза распахнула его, а теперь желал, чтобы всего этого не было.

Но чего на свете не бывает…

Слова произносятся, а за ними тянутся значения и последствия. И точно так же, раня ближнего, мы совершаем поступки – нарочно или по недомыслию…

Или из страха, что его поступки ранят нас.

Так случилось у него с Лизой, так случилось у Лизы с ним. Кто из них сделал первый шаг навстречу, кто первый отступил – теперь уже не имеет значения.