Москва при Романовых. К 400-летию царской династии Романовых - Александр Васькин

Осенью 1826 года театр почтило своим присутствием царское семейство, посетившее Москву по случаю коронации. А новоявленный император Николай обновил царскую ложу, задрапированную малиновым бархатом. В честь исторического события устроили маскарад в русских национальных костюмах. Освещала все это действо огромная люстра в 1300 свечей.

В сентябре 1826 года, вскоре после своего возвращения в Москву, в Большой театр пришел Александр Пушкин: «Мгновенно разнеслась по зале весть, что Пушкин в театре; все лица, все бинокли были обращены на одного человека, стоявшего между рядами и окруженного густою толпою»[201]. Пушкин неоднократно бывал в театре, в частности, он смотрел здесь оперу Д. Россини «Итальянка в Алжире». А через несколько дней после свадьбы, в феврале 1831 года, он пришел сюда с женой на маскарад, устраиваемый в пользу бедных, пострадавших от холеры.

Постепенно из названия театра пропало прилагательное Петровский и он стал именоваться просто и ясно: Большой театр. На тот момент это было одно из самых крупных по своим размерам театральных зданий Европы, после Ла Скала.

Приезжая в Москву, Романовы обязательно приходили в Большой театр, где для них была приготовлена специальная ложа – императорская, напротив сцены. Именно эта ложа и стала предметом происков московского генерал-губернатора А.А. Закревского, захотевшего в отсутствие царя из этой ложи смотреть спектакли.

Вид Старого деревянного театра в Москве до пожара 1812 года

Исторические этюды о Москве. – Лондон, 1813 г.

Спектакль в московском Большом театре по случаю священного коронования императора Александра II. Худ. МА. Зичи

В 1851 году он обратился к директору императорских театров А. Гедеонову со следующим посланием:

«Понятия московской и петербургской публики о звании военного генерал-губернатора совершенно различны. В Москве военный генерал-губернатор есть представитель власти, в Петербурге много властей выше его. Ложбенуар в Большом театре, отчисляемая ныне к императорским ложам, состояла всегда в распоряжении московских военных генерал-губернаторов. Ею пользовались и предместники мои, и я по настоящее время. Всегда принадлежавшее военным генерал-губернаторам право располагать этою ложею составляет в мнении жителей Москвы одно из преимуществ, сопряженных со званием генерал-губернатора. Дать генерал-губернатору ложу в бельэтаже или бенуар наряду с прочей публикой значит оскорбить и унизить в глазах Москвы звание главного начальника столицы и дать праздным людям, которых здесь более нежели где-либо, повод к невыгодным толкам. Прошу Вас, Милостивый Государь, довести до сведения его светлости министра Императорского Двора, что по вышеизложенным причинам я нахожу несовместимым с достоинством московского военного генерал-губернатора иметь ложу в здешнем Большом театре в ряду обыкновенных лож и бенуаров. Собственно для меня не нужно никакой ложи, но меня огорчает то, что в лице моем оскорбляется звание московского военного генерал-губернатора»[202].

Мы специально привели текст письма в таком объеме, чтобы продемонстрировать своеобразие канцелярского стиля того времени. Почти в каждом предложении упоминается должность просителя – военный генерал-губернатор. От этих частых упоминаний рябит в глазах.

Если смотреть глубже, то в этом письме к Гедеонову сформулировано отношение Закревского к Москве: он в ней не управляет, а царствует, причем как ему вздумается. И никто ему не указ. Казалось бы, что может прибавить к этому авторитарному полновластию со сверх широкими полномочиям царская ложа? Оказывается, может. Она не только тешит самолюбие Закревского, показывая и всем остальным, кто сидит в ложе вместо императора и как вследствие этого надо к нему относиться. В итоге, Закревский получил право занимать царскую ложу, как и все последующие начальники Москвы.

Еще одним важным событием в жизни Большого театра стал пожар 1853 года. Это был второй пожар Большого в девятнадцатом веке. И надо отдать должное тому же Закревскому, сделавшему все возможное для скорейшего начала восстановительных работ, приуроченных к коронации Александра II.

В августе 1856 года в Успенском соборе Кремля новый император, сидя на троне Ивана III, был венчан на царство, обрел он и титул: «Божиею поспешествующею милостию, Мы, Александр Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны, Повелитель и Государь Иверския, Карталинския, Грузинския и Кабардинския земли и Армянския области, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая».

Взойдя на престол, Александр II высочайшим манифестом даровал многие послабления и амнистии своим подданным. А вечером 26 августа вместе с семьей он присутствовал на спектакле в Императорском Большом театре, в царской ложе…

Священнейшее миропомазание государя императора Александра II во время его коронования в Успенском соборе Московского Кремля 26 августа 1856 года. Худ. В.Ф. Тимм

Начиная повествование о Благородном собрании, доверимся, однако, непременному персонажу московской жизни Филиппу Филипповичу Вигелю (1786–1856), знавшему всю Москву и многих ее обитателей. Наряду с братьями Булгаковыми, оставившими нам свою сорокалетнюю переписку, «Записки»