Мой любимый враг - Рита Навьер

Но Дима на концерт даже не явился. Он вообще в тот день в школу не пришел, а я так хотела его поздравить…

Тогда я написала ему сообщение, пожелала счастья, здоровья, любви и всего-всего. Ну и прицепила видео этой нашей поздравительной песни, ещё и подписала: музыка Стаса Намина, слова мои. С минуту колебалась между смайликом и точкой. Вроде как, не те у нас сейчас отношения, чтобы лепить легкомысленные смайлы, но так хотелось ему «улыбнуться», и я поставила скобочку.

Ну и, конечно, я надеялась, что он напишет что-нибудь в духе: «классно спели» или «здорово придумано». Я тогда его поблагодарю и спрошу, как бы между прочим, почему его не было и чем вообще он занимается. Потом слово за слово и, возможно, мы потихоньку снова начнем общаться.

Но Дима сообщение прочел и ответил: спасибо. И всё! Ни слова больше. Я очень расстроилась, даже расплакалась. Потому что это его сухое «спасибо» на самом деле ответ «нет» на мой незаданный вопрос: «Дима, может, мы ещё раз попробуем с тобой?».

Я, конечно, говорила себе, что ему просто сейчас не до концертов, не до видео, не до меня. У него горе, огромное горе. Ну что ещё он мог ответить?

Но больше я к нему не навязывалась.

Наверное, тогда и наступил переломный для меня момент, и я поняла: надеяться не на что. Ничего уже у нас не будет. Никогда я Диму не верну. Я перестала вылавливать его взглядом на переменах. Перестала заходить на его странички. Только думать о нём не перестала, хоть и тысячу раз велела себе: хватит! Забудь! Имей уже гордость!

Я с головой ушла в зубрежку – только это и помогало не раскиснуть. И когда в апреле провели пробники ЕГЭ, я и по обществу, и по истории написала на сотку. Русский – чуть похуже, но тоже в пределах пятерки. С математикой, правда, забуксовала. Но мне она, в общем-то, и не нужна для поступления.

Да, конечно, это, всего лишь пробник, и как всё пойдёт на настоящем ЕГЭ – ещё неизвестно, но хоть что-то хорошее случилось у меня за последнее время. К тому же историк сразу так воодушевился, как будто это он сам сдал тесты. И Ян Маркович, который до этого взирал на меня как благодетель на нищую родственницу, вдруг проникся уважением. Встретил меня в фойе на другой день после результатов и долго тряс руку, приговаривая, какая я молодец и умница и как он в меня верит.

Но радовалась я недолго. Двенадцатого апреля был день рождения Рощина. Я и так это знала. Долго думала, поздравить или нет. Сначала не хотела – ну зачем унижаться? Я уже его поздравила с 23 февраля. Мало мне было? Но потом решила: все равно надо. Ну, что здесь, в общем-то, такого? Обычное человеческое внимание. Больше, конечно, никаких видео или сердечных пожеланий, просто скромненько напишу: «С днем рождения».

Так и сделала. И в ответ, ожидаемо, получила всё то же скупое «спасибо». Ну и ладно, подумала я. Сейчас вот я точно ни на что не рассчитывала и поздравила его без всяких прицелов, поэтому и особого разочарования тоже не было… до тех пор, как на следующий день в инсте у Филимоновой не появились фотки с дня рождения Рощина.

Я каждый кадр изучила досконально, хотя смотреть было неприятно до слез. Они (в основном, ашки, из наших – только Филя) сидели у него во дворе в большой крытой беседке, украшенной по периметру светящейся гирляндой. Ели шашлык, что-то пили, общались, смеялись…

А потом я перешла на страницу Дианы Красовской и задохнулась. Если у Фили были только общие, можно сказать, нейтральные фото, то Диана выложила пару снимков, где сидит рядом с Димой. На одном – они ещё просто разговаривают, а на втором – она положила голову ему на плечо. Это меня просто убило...

Из-за этих снимков с Красовской я плакала по ночам, наверное, неделю.

С одной стороны, я себе сто раз сказала, что это ведь хорошо – Дима не одинок, его жизнь продолжается, пусть даже без меня, но с другой – это было обидно, горько, очень больно. Я, конечно, и раньше чувствовала себя несчастной, с декабря – вообще каждый день, но эти чертовы фотки просто выбили меня из колеи. Раздавили совершенно. Всё валилось из рук и ничего не хотелось больше...

Кругом же, наоборот, началась какая-то аномальная активность, особенно после майских праздников. Учителя нагнетали атмосферу из-за грядущих экзаменов, заваливая нас проверочными тестами. Алена Игоревна, наш завуч-организатор, одолевала нас по поводу последнего звонка, требуя опять какие-то номера и выступления для концерта. Родители бурно обсуждали в чате выпускной и постоянно собирали деньги на всё подряд: на декорации и воздушные шарики, на ведущего и ди-джея, на подарки учителям и директору, на аренду ресторана и транспорта, на фильм и альбомы.

К нам чуть ли не через день приходили то операторы, то фотографы, то хореограф. В общем, какой-то небывалый движ под конец развернулся, и все ходили радостно-возбужденные. И только я едва барахталась.

Если честно, то даже мысль о выпускном внушала мне теперь одно уныние. Что уж говорить про последний звонок. А наша неуемная завуч-организатор с нас буквально не слезала. Подкарауливала после уроков, надоедала с этой дурацкой самодеятельностью.

«Мы должны приготовить что-нибудь сногсшибательное для учителей и ваших родителей!» – восклицала Алена Игоревна.

А я лично вообще не хотела, чтобы мой отец приходил на этот последний звонок. Хоть он и не пил больше с зимы, но в местное родительское сообщество все равно не вписывался никаким образом. Среди ухоженных и разряженных мамаш и отцов в деловых костюмах мой выглядел как ворона среди белых лебедей.

В общем-то мне плевать на такие моменты, ну, то есть, почти плевать. Но был же ещё Рощин, к которому отец, даже трезвый, до сих пор неровно дышал и мог выкинуть что угодно, мог причинить вред Диме, мог опозориться и меня опозорить.

Как могла, я увиливала от репетиций. Очередную песню я переписала, даже две – одну для учителей, другую – для родителей, но петь и плясать – спасибо, увольте.

Тем более эти репетиции проходили совместно с 11 «А». А для меня это лишний стресс, лишние страдания. Правда, я не уверена была, что Дима на них ходил. Даже не так – я почти не сомневалась, что ни в каких номерах он участвовать не станет. Однако…

Алена Игоревна подловила меня, когда я собиралась улизнуть домой, и стала наседать: это же благодарность педагогам за их труд… все наши, даже мальчики, стараются, а мне как будто плевать… В общем, застыдила меня, и я поплелась в актовый зал.

Он у нас огромный, почти как в театре. Раньше и драмкружок велся, пока режиссер, который его преподавал, не уехал. Теперь остались реквизиты, костюмы, декорации, которые обычно хранились в помещении за сценой.

Наши обшарили всё, что можно, разворошили ящики с добром, и теперь, хохоча и кривляясь, скакали по сцене в нафталиновых костюмах. Шлапаков нарядился в старинное женское платье и чепец. Окунев – в красный капор и передник. Паутов напялил на себя белый парик и какой-то безразмерный балахон. Парни из 11 «А» тоже принарядились и дурачились. А девчонки, глядя на них, покатывались со смеху. Только Игорь Лабунец взирал на всех со снисходительной усмешкой, типа, ну что за детский сад.