Битвы третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии - Бэзил Генри Лиддел Гарт

В тот же день ближе к вечеру Штюльпнагель отбыл на машине в Берлин через Верден и Мец. Кроме водителя в машине находился еще один человек – на случай встречи с партизанами. Перед въездом в Верден он приказал остановить машину и объяснил, что они как раз въезжают в партизанский район, а значит, целесообразно выйти и проверить исправность пистолетов, произведя несколько выстрелов по ближайшим деревьям. После «стрельб» машина поехала дальше, но вскоре Штюльпнагель снова приказал остановиться, на этот раз на месте знаменитого Верденского сражения. Он заявил, что хочет на месте показать своим спутникам, как все происходило во время прошедшей войны. Пройдя несколько шагов, Штюльпнагель велел им остановиться, а сам пошел вперед, заявив, что хочет пройтись по памятным местам один. Его спутники сказали, что будут сопровождать его, поскольку велика опасность встретить партизан, но Штюльпнагель ответил, что ничего не боится. Он быстро скрылся из виду, и вскоре со стороны, куда он ушел, послышался выстрел. Спутники генерала побежали вперед и обнаружили его плавающим в канале. Он застрелился, находясь в воде, чтобы, если выстрел вдруг не окажется смертельным, наверняка утонуть. Самоубийство не удалось. Генерала выловили из воды живым и доставили в госпиталь. Он лишился одного глаза и так сильно повредил другой, что его пришлось удалить.

Все это я услышал от Оберга, который понимал, что Штюльпнагель как-то замешан в покушении на Гитлера. Я отправился в Париж навестить раненого в госпитале. Он все еще надеялся, что ситуацию удастся тихо урегулировать.

Штюльпнагель отказался разговаривать, а через две недели был перевезен в Берлин, помещен в тюрьму и повешен.

А тем временем в парижском штабе началась паника – все подозревали друг друга. Оберг получал потоки телеграмм с приказами арестовать Хофакера, Финка и еще 30 или 40 человек, причем не только военных. Через несколько дней Оберг позвонил мне и попросил срочно приехать. Он сообщил, что Хофакер на допросе упомянул имя фельдмаршала фон Клюге. Оберг сказал, что не верит в виновность фон Клюге.

К фельдмаршалу мы поехали вместе. Клюге сказал Обергу: «Делайте то, что вам подсказывает чувство долга». Оберг заметил мне, что ему совершенно не нравится работа, которую он вынужден выполнять, но, поскольку ее невозможно избежать, он старается, по крайней мере, оставаться человеком и джентльменом. Было принято решение, что на допросах будет присутствовать один из офицеров моего штаба. Здесь стоит упомянуть, что ни Шпейдель, ни я ни словом не обмолвились о нашей встрече вечером 20 июля.

Вскоре после этого фон Клюге навестил в госпитале Роммеля. По возвращении он сказал, что Роммель удивился, узнав о покушении на жизнь Гитлера, – он был уверен, что речь шла лишь об оказании на него давления с целью установления мира.

В последующие дни я заметил, что фон Клюге проявляет все больше беспокойства. Он явно стал задумываться о своей собственной судьбе. Однажды он грустно вздохнул: «Чему быть, того не миновать». А затем последовал неожиданный приезд фельдмаршала Моделя. Фон Клюге уехал домой и, как я уже говорил ранее, был найден мертвым в машине. Он принял яд.

Кроме беседы, происходившей вечером 20 июля, фон Клюге ни разу не говорил в моем присутствии о заговоре против Гитлера. В январе 1942 года я покинул штаб фон Клюге и не имел с ним контактов вплоть до июля 1944 года. Полковник фон Тресков был у фон Клюге начальником оперативного отдела. Возможно, он пользовался большим доверием фельдмаршала, но он уже мертв.

После капитуляции в мае 1945 года я находился в Шлезвиге вместе с генералом Демпси. Было очевидно, что даже в то время отношение населения к фюреру было неоднозначным. Одни открыто осуждали немецких генералов, участвовавших в попытке сбросить Гитлера, другие сожалели о ее неудаче. Так же обстояло дело и в армии.

Приняв командование армиями на западе, фельдмаршал Модель обосновался в штабе группы армий «Б». Через день или два он позвонил мне и сообщил, что получил очередное послание из ставки фюрера. «Они там не могут думать и говорить ни о чем, кроме событий 20 июля. Теперь они считают подозреваемым Шпейделя». Модель, как сумел, объяснил Кейтелю, что не может в такой серьезной ситуации лишиться начальника штаба. В результате Шпейдель оставался на своем посту, ожидая, когда пришлют замену, до первой недели сентября. Перед отъездом он зашел ко мне попрощаться и сказал, что получил приказ возвращаться домой. По прибытии его немедленно арестовало гестапо.

Вскоре после отъезда генерала Шпейделя поступил новый приказ, на этот раз касающийся меня.

Мне предписывалось сдать командование генералу Вестфалю и 13 сентября явиться на доклад в ставку фюрера. Не могу сказать, что меня это обрадовало. Первым делом я отправился в Кобленц повидать фельдмаршала Рундштедта, который снова вернулся на пост главнокомандующего на западе и как раз занимался организацией своего штаба. Фельдмаршал был чрезвычайно раздосадован тем фактом, что меня вынуждают покинуть свой пост, причем как раз в тот момент, когда он вернулся к командованию. Он немедленно отправил протест командованию вермахта и потребовал, чтобы меня оставили его начальником штаба. Ответ не заставил себя долго ждать – просьба фельдмаршала была отклонена. В качестве причины отказа было указано, что я неоднократно выражал желание принять непосредственное участие в боевых действиях. В той обстановке это было не слишком убедительно.

9 сентября я уехал из Кобленца и отправился в Марбург навестить семью – кто знает, что будет дальше! Воскресенье 10 сентября я провел дома, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Всякий раз, когда мимо дома проезжала машина, я подходил к окну, чтобы увидеть, не останавливается ли она у моей двери.

11 сентября я сел в поезд, идущий в Берлин. Из-за бомбежки в Касселе произошла длительная задержка. Пришлось позвонить и предупредить, что я, скорее всего, не успею на специальный поезд, который каждую ночь отправляется из Берлина в Восточную Пруссию. Движение ненадолго восстановилось, но в Потсдаме поезд пришлось покинуть, поскольку дальше были повреждены пути. Выходя из вагона, я неожиданно услышал голос, требовательно вопрошавший в темноте: «Где генерал Блюментрит?» Признаюсь, мне потребовалось несколько секунд, чтобы собрать все свое мужество и ответить. Ко мне сразу же подошел офицер в сопровождении вооруженного автоматом солдата. Офицер вежливо объяснил, что имеет приказ сопровождать меня в Берлин – в гостиницу «Адлон». По прибытии туда портье отдал мне ожидавший меня запечатанный конверт. В нем лежал билет до Ангербурга, что в Восточной Пруссии. Я решил, что это достаточный повод слегка расслабиться. Но облегчение было временным. Как бы там ни было, я не знал, какой сюрприз ожидает меня в ставке.

Ночью я сел на специальный поезд, который утром 13-го благополучно прибыл в Ангербург. На вокзале меня встретил адъютант фельдмаршала Кейтеля и отвез к другому специальному поезду, где я смог позавтракать и оставить багаж. Мне было сказано, что фюрер слишком устал, чтобы принять меня, но я могу при желании посетить совещание, которое, как обычно, будет проводиться в полдень. Я решил так и поступить.