Битвы третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии - Бэзил Генри Лиддел Гарт

Я предложил Гитлеру ряд изменений: во-первых, перенести начало наступления на 5.30 – в этом случае темнота станет прикрытием. Это ограничит поле деятельности для артиллерии, но зато позволит ей сконцентрироваться на некоторых ключевых мишенях – батареях противника, складах боеприпасов и штабах, расположение которых было точно установлено.

Во-вторых, я предложил сформировать «штурмовые батальоны», куда включить наиболее квалифицированных солдат и офицеров. (Офицеров я подбирал лично.) Эти штурмовые батальоны должны были выступить в темноте ровно в 5.30 утра, без прикрытия артиллерийского огня и проникнуть между передовыми оборонительными постами. По возможности они будут избегать столкновений с противником, стараясь проникнуть как можно глубже без боя.

Прожектора зенитчиков могли обеспечить для наступающих необходимое освещение, направляя свои лучи на облака, откуда они будут отражаться на землю. Незадолго до этого я имел возможность лично наблюдать нечто подобное в действии и не сомневался, что это нам поможет быстро проникнуть в глубь позиций противника до рассвета». (Представляется весьма любопытным, что Мантейфель, похоже, не подозревал, что британцы уже пользуются «искусственным лунным светом». И хотя он неоднократно утверждал, что на него произвела большое впечатление моя книга «Будущее пехоты», увидевшая свет в 1932 году, вероятно, он забыл, что именно это было в ней предложено.)

Вернувшись к рассказу, Мантейфель первым делом заметил: «Изложив Гитлеру мои предложения, я постарался дать понять, что, если мы хотим иметь хотя бы минимальные шансы на успех, ничего другого сделать невозможно. Я подчеркнул, что к 4 часам пополудни будет уже темно. После начала наступления в 11.00 у нас будет только пять часов на прорыв. Причем успех очень сомнителен. Если же принять мою идею, мы получим пять с половиной часов дополнительного времени. С наступлением темноты я смог бы ввести в действие танки. Они должны будут двигаться ночью, обогнать пехоту и на рассвете следующего дня атаковать главные позиции».

Если верить Мантейфелю, Гитлер принял все его предложения без возражений. Это было важно. Создавалось впечатление, что он действительно был расположен выслушивать предложения тех немногих генералов, которым верил. Кстати, Модель тоже принадлежал к их числу. Но он инстинктивно не доверял большинству старых генералов, а, полагаясь на собственный штаб, понимал, что его ближайшему окружению не хватает боевого опыта.

«Кейтель, Йодль и Варлимонт никогда не были на фронте. Из-за недостатка боевого опыта они часто недооценивали практические трудности и всячески поддерживали веру Гитлера в неосуществимое. Гитлеру следовало больше прислушиваться к боевым командирам, обладавшим практическим опытом».

Шансы на успех наступления, увеличившиеся было благодаря тактическим изменениям, снова уменьшились из-за сокращения сил, которые должны были в нем участвовать. Боевые командиры вскоре получили удручающие новости: часть обещанных им сил будет спешно отправлена на восток – там русские теснили немцев по всему фронту. В итоге пришлось отказаться от атаки Блюментрита на Маастрихт, предоставив таким образом союзникам возможность свободно подтянуть резервы с севера. Более того, 7-я армия, которой предстояло наступать, одновременно осуществляя фланговое прикрытие другого крыла наступления, осталась всего с несколькими дивизиями и без танков. Мантейфель, услышав об этом, чрезвычайно встревожился, потому что 2-го сам сказал Гитлеру, что, по его мнению, американцы направят свой главный контрудар из района Седана на Бастонь. «Я подчеркнул, что в Бастони сходится много дорог».

И все же амбициозные цели наступления не изменились. Представляется любопытным и то, что ни Гитлер, ни Йодль, похоже, не осознавали последствий создавшейся обстановки для темпа наступления. «Срок выхода к Маасу в деталях не обсуждался, – удивлялся Мантейфель. – Я думал, что Гитлер понимает: в зимних условиях и при существующих ограничениях быстрое наступление невозможно. Однако из всего, что я потом услышал, стало ясно: Гитлер пребывает в уверенности, что наступление может вестись в более высоком темпе, чем это было практически возможно. На Маас нельзя было выйти на второй или третий день, как предполагал Йодль. Он и Кейтель поощряли необоснованные оптимистические иллюзии Гитлера».

После отказа Гитлера принять «ограниченный план» Рундштедт отошел на задний план, предоставив Моделю и Мантейфелю, у которых был шанс оказать влияние на Гитлера, сражаться за изменение технических деталей. Блюментрит с горечью заметил: «Главнокомандующий войсками на западе больше не имел права голоса. От него ожидали только механического исполнения оперативных приказов фюрера, который стремился управлять даже мельчайшими деталями. Он не имел права вмешиваться и как-то влиять на ход событий». В итоговом совещании, прошедшем 12 декабря в штабе в Зигенберге, Рундштедт принял только формальное участие. Зато на нем присутствовал Гитлер, который и решал все текущие дела.

В начале одной из моих бесед с Мантейфелем я поднял вопрос об использовании парашютно-десантных сил. Я сказал, что во время предвоенной поездки по Арденнам был потрясен тем фактом, что возможности для танковых маневров в этом регионе были намного больше, чем было принято считать, а уж представления традиционно мыслящего французского командования они превосходили многократно. Хотя были и очевидные трудности – дороги спускались в долины по крутым склонам, здесь же протекали реки – при хорошо организованной обороне это могло стать серьезным препятствием. Тогда мне показалось, что наступательный ответ должен заключаться в применении на участках этих стратегических дефиле воздушно-десантных сил и завладеть ими до начала танкового наступления. Поэтому в моих комментариях к Арденнскому наступлению я отметил, что не сомневался в использовании немцами парашютного десанта. Однако выяснилось, что они этого не сделали. И мне очень хотелось узнать у Мантейфеля почему.

Он ответил: «Я совершенно согласен с вашим определением характера трудностей, возникающих в Арденнах, и думаю, что использовать парашютно-десантные войска так, как вы предлагаете, – прекрасная идея. Они могли бы без особого труда открыть запертую дверь. Но во время обсуждения плана наступления, насколько я помню, вопрос об этом даже не поднимался. Да и в любом случае парашютно-десантные силы, имевшиеся в нашем распоряжении, были более чем скудными. У нас не хватало ни самолетов, ни людей. Опасная ситуация на Восточном фронте заставила Гитлера бросить их в бой, как обычных пехотинцев. Элитными войсками затыкали дыры в обороне. Некоторые дивизии были выведены в Италию и там участвовали в боевых действиях. Результатом всего перечисленного стал весьма прискорбный факт: для наступления в Арденнах у нас осталось только 900 парашютистов. Они участвовали в наступлении 6-й танковой армии».

Мантейфель рассказал, что после захвата Крита в 1941 году немецкий парашютный десант использовался крайне неэффективно. Парашютисты готовились нанести удар по Мальте и Гибралтару, но дело до этого так и не дошло, затем Штудент хотел использовать их в России, но был остановлен фюрером, предпочитавшим сохранить эти войска в резерве для некой спецоперации. В конечном счете они были низведены до положения простых пехотинцев. Мантейфель завершил свой рассказ словами: «По моему глубокому убеждению, ничего не может быть лучше, чем совместные действия танкистов и парашютистов».