Владивосток – Порт-Артур - Александр Чернов

Но мастерство есть функция от количества повторений. Через пару недель такой работы для подавления очередного очага сопротивления хватало полудюжины снарядов из каждого ствола главного калибра очередного корабля линии, с подливкой их десятка шестидюймовых. Все же средний броненосец начала века – это не только четыре пушки калибром двенадцать или десять дюймов, но и с полдюжины шестидюймовок в бортовом залпе. После трех десятков крупных и полусотни среднекалиберных морских снарядов на месте очередного вражеского полевого редута или люнета громоздились обгорелые бревна и воронки, поперечником с половину футбольного поля… Из мешанины земли, камней и дерева изредка отстреливались чудом выжившие японские солдаты, но в целом система работала как часы.

Облегчала жизнь русским артиллеристам система организации японской обороны. На поле боя пока еще господствовали не врытые в грунт доты, дзоты и блиндажи, а редуты и люнеты, возвышающиеся над ней. Для борьбы с ними корабельные пушки с их настильной траекторией были еще вполне пригодны. Но по мере продвижения русских к Цзиньчжоу, японцы все активнее начинали зарываться в землю, так что без длительной обработки их позиций полевыми гаубицами наступать и дальше с минимумом потерь стало проблематично.

Еще сложнее было бороться с японскими полевыми батареями. Работая исключительно с закрытых позиций, японские артиллеристы во второй день русского наступления у станции Тафашин вывели из строя около пятнадцати процентов наступающих. И полностью отбили если не сам наступательный порыв прекрасно вооруженных, тренированных и решительных русских полков, то желание ТВКМ, Щербачева и Смирнова платить слишком высокую цену гвардейскими жизнями в обычных штурмовых атаках, следующих за артподготовкой.

К счастью для русских, в условиях узкого перешейка количество мест для расположения орудий было ограничено, и за ночь несколько групп пластунов, пользуясь отсутствием сплошной линии фронта, проверили добрую половину из них. Балк порывался было уйти в поиск с одной из групп, но был остановлен Михаилом. Тот с великокняжеским сарказмом поинтересовался, неужели у Василия нет дел поважнее, чем ночной поиск вражеских батарей. В результате вместо любимого ночного рейда во вражеский тыл ему пришлось заниматься организацией общего утреннего наступления. Похоже, что Михаил весьма близко к сердцу принял признание своего советника и друга о нехватке опыта командования чем-либо крупнее батальона. И теперь не только Балк обучал Михаила, но и тот при каждом удобном случае подкидывал «учителю» задачки уровнем от полка и выше.

Немецкий военный наблюдатель, майор генерального штаба фон Зект с удивлением отмечал, что в среде гвардейского офицерства практически не возникало эксцессов, связанных с этой внешне абсолютно абсурдной ситуацией, когда подразделениями, во главе которых стояли люди, в чине реально превосходящие Балка на две-три ступени, командовал в бою этот совсем еще молодой морской офицер. Немец связывал это с тем, что авторитет великого князя был столь же непререкаем, как и героический имидж его друга с бронедивизиона.

Но, во-первых, гвардейцы хорошо знали, как много жизней было спасено благодаря лихим налетам и арт-ударам этих бронепоездов. А во-вторых, немец не был свидетелем того боя за холмы перед Наньгуанлином, когда японцам удалось, творчески переосмыслив опыт русских, поймать в огневой мешок батальон семеновцев. Именно Балк, пробившийся к ним с сотней пластунов и двумя пулеметами, смог не только переломить в пользу русских довольно критическую ситуацию, но и в последовавшей за японской атакой рукопашной заслужить у гвардейцев негласное прозвище «капитан-хан», или более фамильярно и совсем уж для узкого круга гвардейских офицеров – «Базиль-хан»…

* * *

Генерал Ноги лихорадочно укреплялся на Тафашинских высотах, подводя пехотные и артиллерийские резервы. И вот, когда, казалось бы, ситуация застабилизировалась, японцы привели себя в порядок и по численности боеготовых подразделений опять имели более чем двухкратный перевес, русские неожиданно двинулись вперед, упредив запланированное японское наступление на несколько часов. Рассвет для японских канониров начался с мощного артналета почти на все места расположения их батарей. Огонь велся по площадям, но по конкретным районам и сразу почти всеми броненосцами русского флота. Каждый отряд кораблей получил свое «подшефное» место, где стояли японские орудия.

Нормы насыщения площадной цели снарядами до полного подавления Балк взял из уставов Советской армии. В свое время их ему навсегда вбил в голову зловредный препод-полковник еще на втором курсе… Из нескончаемой череды взрывов, выделенных на каждый гектар полутора сотен шестидюймовых снарядов, смогли галопом вырваться всего три десятка японских полевых орудий и с десяток гаубиц. Пока уцелевшие японские канониры были заняты сменой позиций, русская пехота пошла в атаку.

Японцы ожидали правильного наступления по вчерашним правилам – сперва огонь артиллерии, с последующим занятием полуразрушенных позиций пехотой. Они даже успели припасти пару сюрпризов в виде кинжальных пулеметов в паре сотен метров за основными линиями окопов. Чему-чему, а уж подготовке огневых засад они у русских успели научиться еще при их наступлении.

Командовавший наступлением генерал Щербачев чутко прислушивался к неожиданно прорезавшемуся гению войны на суше в лице молодого морского офицера и снова смог удивить своих противников. Артподготовки по окопам не было вообще. Вместо этого мелкие группки русских пулеметчиков и гранатометчиков выдвинулись к японским позициям еще в темноте, и одновременно с первым взрывом на позициях японских батарей началось…

По японским солдатам и офицерам, высунувшимся спросонок из окопов посмотреть, где и что взрывается, в упор ударили несколько десятков ружей-пулеметов Мадсена. Не успели еще выжившие под свинцовым дождем упасть на дно окопов, заняться перевязкой раненых товарищей и организацией ответного огня, как пришло время гренадеров.

Казалось бы, этот вид войск давно и окончательно вымер с появлением нормальной – мобильной, скорострельной и точной полевой – артиллерии. Ведь проще и точнее поразить окоп противника трехдюймовой артиллерийской гранатой с полуверсты, чем пытаться забросить в него килограммовый метательный снаряд рукой с нескольких десятков метров. Уже в девятнадцатом веке гренадеры, гроза крепостей прошлых веков, стали просто элитной пехотой, несовершенные гранаты с фитилями и слабым разрывным зарядом стали второстепенным оружием даже для них.

Но… Новое, как известно, – хорошо забытое старое. Первые кустарно изготовленные «бонбочки» появились в нашей истории при осаде Порт-Артура, где русская и японская армии сошлись в неустойчивом, но непоколебимом равновесии клинча, десятью годами позднее названном позиционным тупиком. Оказалось, что каждый солдат должен иметь возможность швырнуть в притаившегося за поворотом окопа врага что-то взрывающееся.

Простая гильза от 47-миллиметровго снаряда, набитая пироксилином со старым добрым фитилем из огнепроводного шнура, зачастую наносила противнику больший урон, чем современные полевые и даже морские орудия, способные закинуть полутонный снаряд на пятнадцать километров. К созданию первых гранат Балк привлек именно тех, кто занимался этим и в «его» мире: артиллеристов – Гобято и Бережного, моряков – кавторанга Герасимова, лейтенантов Подгурского и Развозова, и, конечно, саперных офицеров – Порсаданова и Дебогорий-Мокриевича.