Смерть и прочие хэппи-энды - Мелани Кантор

– Обнимемся? – предлагаю я. – Кстати, я тоже рада тебя видеть.

– Извини, – спохватывается он и обнимает меня. От него пахнет как-то по-другому.

– Новый лосьон для бритья? Приятный.

– Я им всегда пользуюсь.

– Нет, это другой.

– Ладно, другой.

«Да что с ним такое?» – думаю я, но на самом деле не хочу знать. Не сегодня. Я не желаю узнавать о еще одной плохой неделе или о неудаче с выставкой в Санта-Барбаре. Мне не хочется слышать ничего плохого. А хочется мне, чтобы это был прекрасный день счастья, смеха и добра для всех мужчин. И женщин. И детей. Особенно для детей.

Гарри одет в черную теплую рубашку-поло и черные шерстяные брюки. Подготовился, значит, для визита в мой холодный дом.

Возможно, на нем еще и термобелье.

Он открывает свою сумку, без всякой торжественности вынимает оттуда пару бутылок просекко и произносит:

– Господи, как здесь душно. – Он расстегивает ворот рубашки.

– Вуаля, – я гордо указываю на жужжащего обогревательного монстра в углу. – Купила в магазине «Всё за фунт». Я малость выбилась из бюджета и скупила полмагазина.

– Ага, – Гарри смотрит на табличку с надписью «Хо-хо-хо» и мерцающую елку. – Тогда, кажется, я знаю, чего ожидать там, – он кивает на одинокий сверток.

– Вовсе нет! – возражаю я оскорбленно. – Подарок для тебя я купила не в том магазине.

– Вот, – Гарри протягивает мне маленькую фиолетовую коробочку с серебряным бантом. – С Рождеством.

– С Рождеством! – Я энергично ее встряхиваю. – Только не говори. Это золотая печенька «Малломар»?

– Не смешно.

– Тогда серебряная. Золотая – это, пожалуй, было бы слишком жирно… Да брось, Гарри, улыбнись.

– Это реально прекрасный подарок. Я с ног сбился, чтобы найти его.

– Упс. Ладно. Спасибо.

Это из-за смены поясов, наверно. Он еще не отошел после перелета.

Мне придется постараться, чтобы развеселить его. Видимо, он пока не проникся праздничным духом. Когда мы раньше праздновали Рождество и Новый год, мы ведь действительно веселились. И Гарри не видел, сколько усилий я вкладывала в праздники, пока они не начинали надоедать. А в этом году я, как никогда, полна сил.

Я протягиваю ему фиолетовую коробочку обратно.

– Ты должен положить это под елку. Давай сперва все съедим, а потом начнем открывать подарки.

Гарри досадливо стонет, наклоняется и кладет подарок под елку, всем видом будто говоря: «Не могу поверить, что делаю это».

– «Добрый король Вацлав»[45], – произносит он, разобрав играющую фоном песню сквозь жужжание обогревателя. – Ты серьезно относишься к этому рождественскому балагану, не так ли?

– Совершенно серьезно, – подтверждаю я. – «Лучшие рождественские хиты». Часть моей выдающейся коллекции компакт-дисков, которые никто больше не хотел покупать.

– И почему я не удивлен?

Я смеюсь, в надежде, что он ко мне присоединится, но он этого не делает.

– Ты созрел для ужина?

– Конечно, – отвечает Гарри. – А ты созрела для просекко? Или кролик пьет морковный сок?

– Хо-хо-хо.

Я принимаю самый легкомысленный вид и уже собираюсь метнуться на кухню, когда засекаю это выражение на его лице. То самое, которое ненавижу. Говорящее, что он собирается мне что-то сообщить, но не знает как.

– Что не так? – спрашиваю я, прежде чем вспоминаю, что вообще-то не желаю знать. – Хотя нет, не говори мне. Давай притворимся, что все восхитительно и у нас хорошее настроение.

Гарри подходит и берет меня за акриловые меховые лапы.

– Ох, Дженнифер. Я знал, что ты догадаешься. Знал, что вытащишь это из меня.

– А я вытащила? – Я сглатываю комок в горле. – И теперь я Дженнифер?

– Не знаю, как лучше сказать. – Его веки трепещут, как мой поникший хвост. – Я хотел подождать, пока мы откроем подарки, и тогда ты узнаешь, как сильно я люблю тебя и как мне больно.

– Отчего тебе больно? Из-за артрита? Пожалуйста, скажи, что это артрит.

– Иди сюда. – Гарри ведет меня к дивану и садится, предлагая устроиться рядом с ним. Я поправляю хвост и тоже усаживаюсь, правда, на некотором расстоянии. Комната вдруг начинает давить на меня. Все предстает теперь в другом свете – кажется дешевым и противным, а вовсе не веселым и забавным. Гарри поджимает губы, а затем начинает:

– Ты ведь веришь, когда я говорю, что люблю тебя, правда?

Я снимаю рукавицы в виде лапок. Внезапно мне становится очень жарко.

– Зависит от того, что ты скажешь дальше, – отвечаю я.

– Господи… – Он сопит. – Сегодня тут жарковато.

– Я выключу обогреватель.

– Не надо, просто послушай.

– Слушаю во все уши. – Я взмахиваю розово-белыми кроличьими ушами.

Гарри поводит плечами.

– Когда я получил твое письмо, я очень расстроился. Из-за того, что ты умираешь. Мы долгое время не виделись, и было даже удивительно, как сильно это меня задело. Поэтому я позвонил тебе, мы встретились, и затем я решил, что хочу быть с тобой. До самого конца. Я бы и был с тобой, дорогая, правда.

– Переходи к «но», Гарри. Я уверена, что будет «но».

Гарри закатывает глаза.

– Ладно.

Не-е-ет. Вот и «но».

«Джинг-беллз», – звенит следующая мелодия. Даже не звенит, а дребезжит – как-то угрожающе и неправильно. Мне хочется закрыть глаза и уши.

– Я немного солгал. – Он качает головой, пытаясь изобразить раскаяние. А потом глядит на меня, словно ожидая вопроса или ответа. Однако я просто молча на него смотрю. – Помнишь, я сказал, что мы с Мелиссой больше не вместе?

Я продолжаю глядеть на него.

– Это была не совсем правда.

Я дергаюсь:

– Что ты имеешь в виду под «не совсем»?

– Именно это и имею. – Гарри отводит глаза. Плохой знак, говорит мне разум. Плохой знак, соглашается сердце. Ну хоть в чем-то они сошлись.

– Мы с ней все еще жили вместе.

– Ясно. Так ты порвал с ней после нашего разговора?

Гарри краснеет и откидывает волосы назад. На лбу и верхней губе у него выступают капельки пота.

Я поднимаюсь, чтобы выключить обогреватель, но не потому, что хочу избавить Гарри от потливости, а потому, что этот шум меня уже достал. Мои нервы на пределе.