Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

Но Ллойдж-Джордж почему-то повернул разговор таким образом, что получилось — он ратует не за пенсы и фунты, а выступает против государственной власти. А он сражался не только за бюджет и был уверен, что выиграет. Ему представлялось, что он должен выступить триумфатором Либеральной партии на следующих всеобщих выборах, которые окончательно повергнут консерваторов и унизят палату лордов. А на самом деле та азартная игра, в которую он ринулся, привела страну к конституциональному кризису, из-за которого пришлось отложить и все задуманные социальные преобразования, и одновременно стоила его партии главенствующего положения — тори получили более ста мест в палате общин. Решение Ллойд-Джорджа прибегнуть к методам классовой борьбы должно было, по словам Спендера, «вывести партию тори из равновесия; они бы пришли в ярость и действовали бы соответствующим образом».

Ллойд-Джордж разжег страсти, представляя в палате общин свой «военный бюджет». Он намеревался добыть деньги, отняв их у богатых, столкнув в борьбе «неимущих с имущими». Но все это были большей частью риторические приемы. Более двух третей возросшей расходной части его бюджета шло на оплату двух вещей: строительства дредноутов и пенсий по старости. (После исправлений, внесенных по предложению Асквита, расходы на пенсию покрывались только на семьдесят процентов, но и это было больше того, что ожидали получить.) Ллойд-Джордж полностью осознавал, что от него могут потребовать выделения еще большего количества денег на Королевский военно-морской флот. Если будет принято решение о строительстве четырех дополнительных дредноутов, заявил он, то годовые затраты на военно-морские силы «достигнут таких размеров, что налогоплательщики содрогнутся». Понимая, что рост расходов на вооружение расстроит планы либералов, он заложил в бюджет расходные статьи на более крупные суммы, чем ожидалось, чтобы иметь возможность для маневров.

Либералы готовились к главной схватке за власть, но подготовка к противостоянию с Германией истощала все силы. В ближайшие два года расходы на военно-морское ведомство выросли на 20 процентов. В то же время те немногие выступления против власти, происходившие в тот период, во многом были связаны с идеями Черчилля о национальном страховании.

Ошибки по отсрочке реформ Черчилль возложил на Ллойд-Джорджа. Зная, с какой страстью Черчилль бросается в бой, отстаивая свои идеи, Ллойд-Джордж вступил в борьбу, и тем самым вынудил его присоединиться. Блестящий способ отобрать лидерство у восходящей звезды. В зрелом возрасте Черчилль объяснит, почему он позволил Ллойд-Джорджу втянуть себя в свои игры. «Он сумел бы уговорить и птицу покинуть гнездо, когда был в ударе, — писал он. — Я видел, как он мог за десять минут повернуть мнение кабинета совсем в другую от намеченной линии сторону, когда уже все вроде было решено. И никто не мог вспомнить, каких-либо особенных доводов, которые могли бы объяснить такой резкий поворот мысли».

Каждый, кому доводилось сотрудничать с Ллойд-Джорджем, поражались, как легко он мог обаять любого, в ком был заинтересован в тот момент. «Когда вы входили в кабинет, — вспоминал дипломат и писатель Гарольд Николсон, — он вставал из-за стола, чтобы приветствовать вас, обнимал за плечи, начиная вести разговор. Он производил впечатление абсолютного дружелюбия, радости от того, что просто видит вас и симпатии. Он был прекрасный слушатель и когда он внимал — или делал вид, что внимает, — большую часть времени он пропускал все слова мимо ушей — он смотрел на вас с таким видом, словно видел единственного умного человека, с каким ему доводилось встречаться».

Собеседнику было нелегко прервать человека, прозванного за способность очаровывать людей «валлийским волшебником». Уинстону нравилось, что они были равны друг другу по умению убеждать, и позже признавался: «Вдвоем мы представляли мощную силу». Но Ллойд-Джордж смотрел на их взаимоотношения иначе. Чарльз Хобхауз писал в дневнике, что Ллойд-Джордж «обладал магической силой покорять людей за короткое время. Но он не понимал значения таких слов, как «правда» и «благодарность». Асквит его побаивался, а Ллойд-Джордж знал это, но с уважением относился к Асквиту. Он … обращался с Уинстоном Черчиллем так, как если бы тот был любимым, избалованным и упрямым ребенком». То в одном случае, то в другом, Черчилль бунтовал и говорил Ллойд-Джорджу: «Отправляйтесь в ад своим собственным путем. Не буду мешать вам. Не хочу иметь ничего общего с вашей чертовой стратегией». Один из их общих друзей вспоминал, как Черчилль однажды выкрикнул: «Нет, нет, нет! Я не пойду за[33]Джорджем».

Однако, то в одном, то в другом, Уинстон все же уступал и снова вставал рядом с Ллойд-Джорджем. Это было необычное проявление слабости в молодом человеке, для которого утрата уважения к лидерам являлась признаком растущей собственной силы. Каким-то образом он убедил себя, что Ллойд-Джордж необходимый для его соратник — отчасти, потому что тот умел сохранять хладнокровие в политической схватке — весьма ценное качество, которого так не хватало Черчиллю. И в то же время именно эти стороны характера делали Ллойд-Джорджа циником, чего Уинстон не замечал. «Ты намного сильнее меня, — признался он как-то Ллойд-Джорджу. — Я отметил, как ты многое воспринимаешь спокойно и без волнения, ты не будоражишь себя, но все, чего ты хочешь, свершается. Я слишком сильно воодушевляюсь, терзаюсь и произвожу слишком много шума».

Высокий, оштукатуренный в кремовый цвет дом под номером 33 в конце улицы Экклстон-сквер находился в спокойной и тихой части тогдашнего Лондона. Зеленый анклав простирался между рекой и Белгравией[34]. В том районе селились многие большие и процветающие семьи, главами которых являлись обеспеченные профессионалы и успешные бизнесмены. Они гордились ухоженными, элегантными садами, которые аккуратно тянулись за высокой оградой, украшая Экклстон-сквер и соседнюю улицу Уорвик-сквер. Проехав всего полмили, можно было попасть на беспокойный вокзал Виктория, куда приезжали утром и отбывали вечером толпы пассажиров из пригородов. Полный спокойствия, но расположенный недалеко от самого сердца Вестминстера, район Экклстон-сквер был для Уинстона Черчилля идеальным местом, чтобы обосноваться там с молодой женой и начать создавать семью.

Они переехали в дом номер 33 в мае 1909 года, когда вереница фургонов всю пятницу и субботу перевозила туда мебель и ковры — новые и старые. Дженни выбирала обои для оклейки стен, а Уинстон следил за тем, как устанавливают книжные шкафы, куда должна была вместиться его громадная библиотека. Для столовой Клемми заказала привлекательный голубой ковер. Она также выбирала радостные, светлые вещи для детской комнаты, появление малыша Клемми ждала летом. В тридцать четыре года Уинстон Черчилль готовился к следующему большому приключению своей жизни — отцовству.

С насмешливой улыбкой Ллойд-Джордж уверял всех, что ребенок освобождает человека от уплаты подоходного налога (или «брэта», как он это называл), и что именно эту статью Черчилль якобы особенно оценил. «Уинстон, — говорил он друзьям, — высказывается против всех вопросов по бюджету, кроме «брэта», и это по той причине, что скоро сам должен стать отцом».