Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

Появление 11 июля в доме под номером 33 Дианы Черчилль родители встретили с восторгом. Ее волосы отливали рыжиной — как и у отца, что умиляло его. Он с восторгом смотрел на крошечное создание — крепенькое и здоровое, что еще больше радовало: «Ее крошечные ладошки крепко хватают меня за палец», — писал он.

Как и многие другие молодые семьи, Уинстон и Клементина немного уставали из-за хлопот, связанных с уходом за маленьким ребенком, и из-за того, что все еще продолжали устраивать жизнь в новом доме. Беременность Клемми протекала легко, но после родов она приходила в себя довольно медленно и часто уезжала на недельку-другую для поправки здоровья пожить за городом, с матерью и друзьями. Во время разлуки молодые супруги постоянно переписывались между собой, обмениваясь новостями и нежными словами. С детским удовольствием они придумывали друг другу ласковые уменьшительные имена, пользовались шифрованными словечками, для выражения любви и нежности, их привязанность друг к другу росла с каждым днем, перемежаясь вспышками глубокой страсти. Черчилль не хотел этого признавать, но одинокая жизнь холостяка уже тяготила его. И вот, наконец, он обрел ту, с которой мог делить и радости и горе. Они стали прекрасной парой, и оба были признательны за это. «Ты очень много значишь для меня, — писал Уинстон жене, — ты внесла покой и радость в мою жизнь. Теперь она стала намного богаче».

Счастливая жизнь этой молодой семьи не осталась незамеченной. После ланча, проведенного в обществе супругов Черчилль в Суссексе, Уилфред Блант был поражен, как сблизились эти два человека всего за год совместной жизни, и записал в дневнике: «Удивительно счастливая семейная пара». Зоркий, как и полагается быть поэту, он улавливал самые незаметные жесты Уинстона, который прилагал все усилия, чтобы выполнить желание Клемми или избавить ее от какого-либо неудобства. Сидя с ними в саду, он видел, как повел себя Черчилль, заметивший осу. «Клементина боялась ос, — писал Уилфред, — и тут одна из них села ей на рукав». Но молодая женщина даже не успела испугаться, настолько муж быстро устранил опасность. — «Уинстон мягким движением взял осу за крылья и сунул ее в пепельницу».

Клемми с симпатией относилась к Бланту и часто хвасталась ему, как сильно она гордится своим мужем. После блестящего выступления Уинстона в палате общин она написала поэту: «Сидя на галерее, я с гордостью слушаю его речи. Надеюсь, он никогда не превратится в обычного занудного государственного чиновника. Побывав у них на ланче на Экклстон-сквер — вскоре после рождения Дианы, — Блант потом написал в дневнике: «Счастливее человека, чем Черчилль, когда он в собственном доме, я не видел».

Но за счастье надо было платить. Семейная жизнь увеличила его расходы. Счета поступили за новую мебель, врачи тоже слали счета, и для ухода за большим домом требовался больший штат прислуги. К счастью, за новое переиздание романа «Саврола» он получил 225 фунтов, удачные вложения, сделанные сэром Эрнестом Касселем, тоже приносили хороший доход. Среди его вкладов были акции железной дороги Атчисон, Топека и Санта-Фе, и сталелитейной компании Соединенных Штатов (United States Steel). Его годовая заработная плата министра торговли составляла 2000 фунтов. Он мог бы получить дополнительные гонорары, если бы ему хватало времени на написание очередного бестселлера.

О том, как Черчилля переполняла гордость и радость после рождения Дианы, ходят целые истории. Большая из них часть полуправда-полувыдумка, и придумывали их его коллеги, чтобы чуть-чуть подтрунить над известным политиком. Рассказывают, например, что во время перерыва в палате общин Ллойд-Джордж, повернувшись к нему, спросил: «А девочка очень хорошенькая?» — Уинстон тотчас расплылся в улыбке. — «Красивее не бывает». — «Вся в мать, надеюсь?» «Нет, — с серьезным видом отозвался Уинстон. — Вылитая моя копия».

Еще одним серьезным доводом в пользу покупки дома на Экклстон-сквер, было то, что там по соседству, в доме под номером 70, жил вместе с женой и двумя детьми его друг Ф.Э. Смит[35]. Блестящий барристер, Смит вошел в палату общин как представитель Консервативной партии в 1906 году. Несколько месяцев он не желал даже видеть Черчилля — и не мог ему простить предательства. Но стоило им однажды поговорить, как они тотчас подружились.

Внешне у них ничего не было общего. Фредерик Эдвин Смит — с его темными добрыми глазами — производил впечатление театрального героя-любовника. Он всегда носил дорогие костюмы, сшитые у самых лучших мастеров и подчеркивавшие достоинства его данной от природы мускулистой фигуры. Атлет от природы, он был прекрасным пловцом и неутомимым игроком в теннис. В ранние годы их дружбы Ф.Э. Смит считался самым сильным и умным критиком либералов. Все министры правительства, да и сам премьер-министр, старались не ввязываться с ним в спор, настолько убийственными были его мгновенные остроты. Одним из немногих, кто мог состязаться с Фредериком Смитом, был Черчилль. Находчивость, остроумие, быстрая реакция — вот что выковало их крепкую связь.

Ф.Э. — как его обычно называли[36], — прославился как опытный адвокат, его имя частенько появлялось в колонках новостей, потому что особенно он отличался при ведении чрезвычайно запутанных процессов. И его выступления имели ошеломляющий успех. Пожалуй, выступления Ф.Э. в суде были намного ярче выступлений в палате общин, и судьи часто становились мишенью его ядовитых реплик. Чаще всего его жертвой становился напыщенный судья окружного суда по фамилии Уиллис. Обиженный его дерзостью, судья Уиллис однажды спросил в отчаянии: «Как вы думаете, мистер Смит, почему я сижу на этой скамье?» Чрезвычайно вежливым тоном Ф.Э. ответил: «Ваша честь, боюсь, что я не смогу разгадать неисповедимые пути Провидения».

Как и Уинстон, он мог устроить настоящий фейерверк, зажечь любую вечеринку. Иногда все зависело только от того, с кем его посадили рядом. «У меня мелькнула мысль — а не поведать ли вам историю моей жизни», — проговорила одна из светских дам, склонившись к его уху. «Дорогая леди, если вы не возражаете, мы отложим это удовольствие». Любитель крепких напитков, он после определенного количества рюмочек становился заметно добродушнее. Когда за обедом представили новую гостью «Миссис Портер-Портер, через дефис», — он посмотрел на нее пьяненьким взглядом и представился: «Мистер Виски-Виски через сифон».

Если кто-либо мог помочь Уинстону отточить его остроумие, то это был, конечно, Ф.Э. Они могли часами обмениваться колкостями и остротами, забавляясь словесными играми в том же духе, что Уинстон предложил Вайолет Асквит, но уже рангом выше.

Именно Вайолет впоследствии утверждала, что настоящим другом Уинстона можно назвать только Ф.Э., с которым можно было по-настоящему позабавиться. Но из-за того, что он не упускал момент, чтобы не вонзить шпильку в адрес либералов, его не часто приглашали в общую компанию, и Марго Асквит называла его «вульгарным реакционером». Она соглашалась с тем, что он «очень умный», но при этом добавляла, со свойственной только ей неподражаемой непоследовательностью, что «весь его интеллект ушел в голову».