Собственные записки. 1835–1848 - Николай Муравьев-Карсский

Село Архангельское, 6 апреля

Быть у военного министра в проезд его чрез Москву, или отыскивать его в Воронеже – предложения, на которые я бы мог согласиться. Письмо, поданное графу Орлову братом, служило к тому, чтобы Орлов не перетолковал иначе объяснения, которое они имели на мой счет; мера эта, во всяком случае, не могла повредить делу. Я нахожу, однако же, что брат хотя и правильно объяснил мой образ мыслей, но выражения, употребленные им в письме сем, слишком усилены, то есть слишком много прилагательных, которые как будто свидетельствуют о некоторой степени искательности с моей стороны и без пользы растягивают самое содержание письма. Впрочем, если Орлов в числе людей, повредивших мне, и моих гонителей, то он может, и не показывая письма Александра государю, перетолковать по-своему весь смысл разговора их и представить образ мыслей моих в том виде, как ему захочется.

Вот продолжение сих сношений, как меня о том уведомил Александр уже по возвращении его к себе в деревню. Он был перед выездом своим из Петербурга у графа Орлова, и как разговор их обратился на мой счет, то Орлов сказал, что письмо сие косвенное, а потому и не может он пустить оное в ход. При сем брат замечает, что оно было показано.

Александр отвечал, что я ведь и не желал ничего, не прошу ничего иного, как только того, чтоб быть оправданным во мнении государя.

– Итак, я могу сказать, – продолжал Орлов, – что я получил косвенные известия, по коим брат ваш готов служить, коль скоро в нем будет надобность.

– Совершенно так, – отвечал Александр, – брат мой всегда готов служить отечеству своему и государю, коль скоро ему о том дадут знать.

Сим и кончилось. Казалось бы, что мне после того должно ожидать вызова; но как разгадать скрытные мысли Орлова и кто поручится, что он в тайне не питает на меня неудовольствия за славу, коей он через меня лишился в экспедиции 1833 года в Турции? Ибо ему недостаточно было почестей, коими он был одарен: ему нужна была молва народная и память в потомстве.

И так дело по-прежнему. Я остаюсь мирным жителем деревни и пользуюсь благами, дарованными мне Богом в уединении, доставшемся на мою долю…

После отъезда гостей мы принялись за прежний род жизни, – занятия по хозяйству, воспитание детей и чтение. Деятельность моя год от году исчезает; с прискорбием убеждаясь в том ежедневно, я стал делать над собой усилия и замечаю в себе успех: ибо начал более прежнего заниматься, что имеет прямое действие и на мои физические силы, склоняющиеся (может быть и, вероятно, от бездействия) к упадку.

Меня посетили в прошедшем месяце Суботин и Тергукасов, люди, коих знакомство мне приятно. Люблю прямоту души их, основательность и с удовольствием вижу дружеское расположение их ко мне.

Да поддержутся во мне силы одолеть губительное бездействие, поразившее меня в последние годы, бездействие, утруждающее благосостояние мое, как телесное, так и душевное и имеющее сильное влияние на благосостояние всего моего семейства.

9 апреля, село Архангельское

Вчера приступил я к составлению нового каталога своей библиотеки, которая усилится книгами библиотеки покойного отца, сюда уже привезенными, но еще не разобранными. Труд сей довольно продолжительный, и для того я прежде составил проект разделения сочинений на разделы по содержанию их, что довольно мудрено, по смеси предметов, заключающихся в одном сочинении и потому, что располагая книги, сколько можно приближеннее к порядку содержащихся в них предметов, не надобно упускать из виду удобство для отыскания их по названиям. Для дела сего призвал я к себе в помощь Понсета, подпоручика конно-пионерного эскадрона, квартирующего в селе Патриаршем, и мы утвердили вчера порядок статей, в коем книги должны быть поставлены, поверив наперед названия книг во всех имеющихся у меня каталогах библиотеки, каждое порознь, против сделанного проекта, изменяя статьи и перестанавливая порядок их по мере встречающейся надобности.

Село Архангельское, 10-го

Новое бедствие постигло в нынешнем году несчастную отчину нашу, коей бедные крестьяне изнемогают под бременем несчастий, удручающих их уже три года сряду. Цинготная болезнь, посетившая нас весной 1840 года, снова появилась нынешней весной и в степени еще сильнее прошедшей: более 100 человек ей заражены и смертность усиливается. В 1840 году поражала она только старых, малых и слабых, ныне гибнут от нее и молодые люди в цвете лет. Пособия, делаемые мною больным, недостаточны и не могут иметь настоящего действия по беспечности и небрежности самих крестьян, которые не возьмут труда продолжать постоянно приемы лекарства, а напротив того недовольны, если они не выздоравливают немедленно после первого приема, сами же не потрудятся добыть чесноку или хрену: средства верные и предохранительные, когда их постоянно употребляют. Средства сии раздаются мною самым бедным, как равно и настойка березовых листьев на вине, мазь на березовых листах, кислоты; но никогда нельзя поручиться за точное исполнение предписанного больному. Кислые воды, составляемые мною на соляной кислоте, раздавались по бутылке в день на каждого больного; средство сие, испытанное мною самим из лучших, когда его постоянно употребляют; но крестьяне, получивши первую бутылку, не приходят за другой из лени или с намерением удержать у себя стекло или сосуд, им данный.

В 1840 году болезнь сия исчезла с появлением хорошей погоды и зелени на лугах и в лесах, народ собирал травы и употреблял их в варево. Сего и ныне ожидаю; но между тем погода стоит сырая, и больные не выздоравливают.

Болезнь сия свирепствует не только у нас, но и во всех окрестностях, даже в богатых казенных селениях, производя в домах страшные опустошения. У нас в марте месяце умерло 28 душ; говорят, что в одном из окрестных казенных селений жители семи домов вымерли до последнего.

Главные причины появления сей болезни заключаются, по-видимому, в недостатке овощей, ибо в прошедшем году, от постоянно продолжавшейся засухи, все яровые хлеба и произведения огородные совершенно пропали, крестьянин же не имеет в правилах добывать себе покупкой даже самых необходимых предметов жизни, а потому довольствовался всю зиму одним хлебом.

Село Архангельское, 11-го

Я обошел вчера несколько домов, в коих народ страждет цинготной болезней. Разговаривая со взрослыми людьми, я не мог добиться никакого суждения или мнения насчет причины сей болезни. Ответы самых разговорчивых из них были уклончивы; но и более узнал от десятилетних ребят, коих в одном доме лежало четыре брата больных. Они мне жаловались на то, что во всю зиму не ели ничего теплого, а питались одним хлебом, который им уже надоел. Причина по сему должна заключаться в недостатке овощей и яровых произведений и в беспечности самих хозяев, не заботящихся о благосостоянии домов своих; ибо сами больные ребята просили матерей варить им хотя тюрю, чтобы иметь какую-либо теплую похлебку.

Село Архангельское, 13

Вчера роздал я купленных лошадей крестьянам, и при сем случае объяснил им, сколько они должны содействовать трудами своими предпринимаемым мною мерам для улучшения состояния их. Хотя они и сильно упали духом, но не могу сказать, чтоб я в них нашел какое-либо закоренелое упрямство; уныние велико между ними: смертность в народе не прекращается.