Без остановки. Автобиография - Пол Боулз

пошёл в местный колледж и поговорил со студентами, как бы помочь распространению моих листовок.

Студентам понравилась моя идея, и я выдал десяти парням по сто наклеек. В тот вечер проходила демонстрация, и нас пригласили принять в ней участие. Мы забрались в кузов одного из грузовиков, который медленно курсировал по улицам, на каждом из которых был человек с мегафоном, призывавший к продолжению экспроприации земли. Пойдя нам навстречу, студенты (всем вокруг они представляли нас французами, хотя мы таковыми не являлись) добавили призывы покончить с Троцким, которому Карденас[256] без особых оснований дал тому политическое убежище в стране[257]. Мне не понравилось, что сотни моих листовок студенты понаклеивали всюду на борта грузовиков, где те смотрелись не пойми зачем. Тонни понравился драйв мексиканцев, но не порадовало отсутствие дисциплины. «Революция, ага! — бурчал он. — Да они не знают, что это слово значит».

За городом едва начали строить современные автомагистрали, поэтому многие районы оставались почти непроходимыми. Автобусы оказались ещё допотопнее, чем в Северной Африке. Мы с Тонни и Мари-Клэром были в восторге от опасных поворотов извилистой трассы, глубоких пропастей и нетронутого цивилизацией первобытного пейзажа, но Джейн, которая до этого знала только безмятежную жизнь в Нью-Йорке и Швейцарии, была в ужасе. Все два дня, пока мы ехали через горы, она сидела на полу автобуса, тряслась, и ей было не по себе. Она не обращала внимания на презрительные замечания Тонни, наподобие: Ecoute, ma petite, tu aurais mieux fait de rester chez ta mere / «Послушай, малышка, лучше бы ты у мамуси под крылышком осталась», или: Tu nous emmerdes avec tes histoires de gosses riches / «Ты нам своими рассказами о богатеньких пай-мальчиках мозги засоряешь», а то и: On a marre de toi et ta frousse / «Ты задрала нас своей ссыкливостью». Как только мы вечером прибыли в Мехико, она выскочила из автобуса и заявила: Moi je file pour le Ritz / «Вы как хотите, а я — пешком в отель Риц». Я хотел её остановить, но Тонни и Мари-Клэр сказали, мол, пусть делает, что хочет. Мы втроём оказались в дешёвой гостинице на Calle 16 de Septiembre / улице 16 сентября. На следующий день мы пошли в отель Ritz, но не нашли фамилию Джейн в гостевой книге. Через три дня мы нашли её на койке в номере Hotel Guardiola. Приходила в себя после нервного срыва. Она твёрдо заявила нам, что как только встанет на ноги и придёт в себя, поедет в аэропорт и улетит в Соединённые Штаты. Мы подтрунивали над ней, рассказали, как смотрели корриду, о музыке в Теnатра и еде в Las Cazuelas, a перед уходом сказали, что заскочим к ней завтра в районе обеда, и если она будет в норме, вместе пойдём перекусить. Когда на следующий день мы пришли в отель, на стойке ресепшена нам сообщили, что Джейн улетела в Сан-Антонио.

Tant mieux / «Тем лучше», — с чувством горького удовлетворения заявил Тонни. Он был раздражён, что ему за время поездки не удалось соблазнить Джейн. Я знал, что у него при любом раскладе бы не вышло, потому что от Нью-Йорка до Монтерей мы сидели с ней рядом и проболтали много часов. Джейн в вопросах личной жизни была непреклонна: она была девственницей и собиралась оставаться таковой до замужества.

«Если бы ты не вёл себя с ней как свинья, она бы не свалила», — заметила Мари-Клэр, явно расстроенная неожиданным отъездом Джейн.

«Да что я вообще сказал? Только то, что все это к лучшему!» — огрызнулся Тонни. Джейн явно уже не первый день была для них больной темой.

Tu es dégoûtant / «Мерзкий ты», — поставила точку Мари-Клэр в беседе с Тонни.

Аарон дал мне записку от себя для Сильвестра Ревуэльтаса[258] и сказал, что мне понравится и сам Ревуэльтас и его музыка. По чистой случайности я приехал в расположенную за площадью Zocalo[259] консерваторию, в которой преподавал Ревуэльтас, во время концерта, когда он дирижировал исполнение своего собственного опуса Homenaje a Garcia Lorca / «Посвящение Гарсии Лорке». Меня моментально поразило «тёплое» звучание оркестра. Это была музыка с совершенно безукоризненным стилем. После концерта я передал Ревуэльтасу записку, и тут меня ещё сильнее поразил он сам, композитор и музыкант. То лицо с одной щекой, изуродованной шрамом от удара ножом, было преисполнено неподдельного благородства и какого-то недосягаемого целомудрия. Увы, за «целомудренность» он рассчитался жизнью. Ревуэльтас был неизлечимым алкоголиком и шесть месяцев в году находился в запое. К моменту нашего знакомства он уже дышал на ладан и умер в следующем году. К этому финалу необратимо вели условия его жизни. Такой нищеты я не видывал ни в Европе, ни в Северной Африке. В коммунальной квартире, где Ревуэльтас жил, практически не было стен, только перегородки высотой около двух с половиной метров, не доходившие до потолка. Адски шумели соседи, орали дети. Радиоприёмники, включённые на полную мощность, вой собак. Удар в самое сердце — что композитору выпало жить в таких условиях.

Ревуэльтас познакомил меня с членами Grupo de los Cuatro / «Группы четырёх», в состав которой входили Аяла, Монкайо, Контрерас и Галиндо. Тогда всем этим композиторам не было и тридцати лет. С ними было весело, и несколько недель мы часто пересекались в столице. Они предложили, что Grupo de los Cuatro организует концерт моей музыки. Отпечатали программу и сняли небольшой зал в Palacio de Bellas Artest Дворце изящных искусств, но каждый раз на репетиции приходило очень мало музыкантов, поэтому ни одной так и не состоялось. Ну, и понятное дело, не было и самого концерта.

Незадолго до отъезда из Нью-Йорка я виделся с мексиканским художником Мигелем Коваррубиасом, чьи карикатуры в Vanity Fair произвели на меня огромное впечатление пятнадцатью годами ранее, когда я был мальчишкой. Мигель Коваррубиас рассказывал, что вместе с Диего Риверой они ездили на юг штата Оахака на перешейке Теуантепек. Он так красиво описал те места, что мне захотелось увидеть их лично. Тамошние девушки, самые красивые во всей Мексике, каждое утро купались обнажёнными в реке. Там был оазис, который, по его словам, напомнит мне Северную Африку. Художник считал эти места самым дивным и чарующим местом в западном полушарии. Когда я при мексиканцах упоминал Теуантепек, все соглашались с Коваррубиасом, но никто там не был. Я считал, что нам надо обязательно съездить туда.

Дорога на Теуантепек была тяжёлой, но не давала